Книга Скрипка - Энн Райс

Я нарочно вызвала в воображении картину синегоморя, того самого синего моря и танцующих призраков из моих снов; я виделаих, закрыла глаза и увидела сияющее море под низкой луной и землю, уходящую вморе.

Я открыла глаза.

Он замер и смотрел на меня не мигая.

Скорее всего, люди не поняли, что означаетэтот взгляд, куда он направлен и почему. Ему, как всякому чудаку, позволялосьделать все. И смотреть на него было так приятно: худой и величественный, какимкогда-то был Лев. Да, он такой же, как Лев, разве что волосы у него оченьтемные и глаза черные, а Лев, как Катринка, светловолос. Дети у Льва тожесветленькие.

Я прикрыла веки. Провались все пропадом, образморя исчез, а когда он начал играть, я вновь увидела те прежние мелкие иужасные вещи и слегка отвернулась в сторону. Кто-то рядом со мной дотронулся домоей руки, словно пытаясь выразить сочувствие.

Вдова, сумасшедшая, вполне осознанно подумалая, оставалась в доме с мертвым телом целых два дня. Должно быть, теперь об этомвсе наслышаны. В Новом Орлеане все были в курсе важных новостей, а такоенеобычное происшествие, вероятно, можно считать важной новостью.

И тут его музыка врезалась мне в душу.

Он опустил смычок, и сразу зазвучали сочные,темные тихие аккорды в минорном тоне, словно намечая, что грядет нечтострашное. Звучание было таким изысканным, таким идеальным, ритм такимстихийным, что я ни о чем не могла думать – ни о чем, кроме этой музыки.

Больше не было нужды плакать, не было нуждысдерживать слезы. Осталась только эта глубокая разливающаяся мелодия.

Потом я увидела личико Лили. Двадцати лет какне бывало. В эту самую минуту Лили умирала в своей кроватке. «Мамочка, неплачь, ты меня пугаешь».

Глава 9

Я отмахнулась от этого видения. Открыла глазаи уставилась на облупленный потолок в этой заброшенной часовне, мой взглядблуждал по скучным металлическим украшениям, таким модным и такимбессмысленным. Теперь я поняла, что за битву он затеял, хотя музыка захлестнуламеня и в ушах стоял голос Лили, который смешался со звучанием скрипки и сталчастью его.

Я смотрела прямо на него и думала только о нем.Я сконцентрировалась на нем, отказываясь думать о чем-то другом. Он не могбросить играть. На самом деле его игра была блестящей, полной напряжения, ониздавал звуки, не поддающиеся описанию, в пронзительности его верхних нотчувствовалась сила и одновременно расслабленность.

Да, это был концерт Чайковского, который язнала наизусть благодаря своим дискам. Он вплел в него оркестровые партии,создав собственное сольное произведение, пронизанное нитями оркестра.

Эта музыка рвала тебя на части.

Я попыталась дышать медленно, расслабиться, несжимать рук.

Внезапно что-то изменилось. Изменилось вкорне, как бывает, когда солнце зайдет за облако. Только это была ночь, и мысидели в часовне.

Святые! Вернулись старые святые. Меня вновьокружал декор тридцатилетней давности.

Я сидела на старой темной скамейке с витымподлокотником под левой рукой, а за его спиной появился традиционный высокийалтарь, под которым в стеклянном ящике находились резные раскрашенные фигуркиТайной Вечери.

Я возненавидела скрипача. Возненавидела именноза это, потому что никак не могла заставить себя не смотреть на этих давноутраченных святых, на разукрашенную гипсовую фигурку Пражского Младенца Иисуса,держащего крошечный глобус, на старые пыльные и в то же время трепетные фрескимежду темными окнами с изображением Христа, несущего свой крест сначала вниз, апотом вверх.

Ты жесток.

Темные окна светились лавандовым светом, наскрипача падали мягкие тени, а перед ним возвышалась старинная литая ограда,которую снесли давным-давно вместе с остальными украшениями. Он стоялнеподвижно в окружении того убранства, которое я не могла припомнить в деталяхеще минуту тому назад!

Я сидела как прикованная и смотрела на иконуВечной помощи Божьей Матери, висевшую за ним, над алтарем, над мерцающей золотойдарохранительницей. Святые, запах воска. Я видела свечи в красных стаканах. Явсе видела. Я снова слышала запах воска и ладана, а скрипач тем временемпродолжал играть свою версию концерта, сливаясь стройным телом с музыкой ивызывая вздохи восхищения у слушавших его людей, впрочем, кто они были?

Это зло. Красивое, но зло, потому что оножестоко.

Я закрыла и тут же открыла глаза. Видишь, чтотеперь здесь творится! На секунду я действительно увидела.

Затем на глаза вновь опустилась пелена.Неужели он сейчас ее вернет? Маму. Неужели она сейчас поведет меня и Розалиндупо проходу в этой старомодной полутемной часовне, от которой веет покоем? Нет,память переборола его изобретательность.

Воспоминания оказались чересчур болезненными,чересчур ужасными. Я вспомнила ее не такой, какой она приходила в это священноеместо в счастливые времена, прежде чем была отравлена, как мать Гамлета, нет, явспомнила, как она, пьяная, лежала на горящем матрасе и ее голова покоиласьвсего в нескольких дюймах от прожженной дыры. Я увидела, как мы с Розалиндойносились туда и обратно с кастрюлями воды, а красивая Катринка с ее светлымикудряшками и огромными синими глазами, всего трех лет от роду, молча смотрелана нас, пока комната наполнялась дымом.

«Тебе это так просто не пройдет!»

Он был весь погружен в музыку. Я намереннонаполнила часовню светом, я намеренно представила себе публику, тех самыхлюдей, которых я теперь знала. Я все это проделала и уставилась на него, но онбыл слишком силен для меня.

Я вновь превратилась в ребенка,приближающегося к ограде алтаря. «А что сделают с нашими цветочками, когда мыуйдем?». Розалинда хотела зажечь свечу.

Я поднялась с места.

Толпа ему полностью подчинилась; они былинастолько покорены его чарами, что я ушла незаметно. Выбралась из ряда,повернулась к нему спиной, спустилась по мраморным ступеням и ушла прочь от егомузыки, которая с каждой секундой разгоралась все больше, словно он задумалсжечь меня ею, будь он проклят.

Лакоум, не выпуская сигарету, оторвался отворот, и мы быстро пошли с ним по плитам почти бок о бок. Я слышала музыку, нонарочно не отрывала взгляда от дорожки. Стоило мне отвлечься в сторону, как яснова видела море и пенные волны. Я видела, как они внезапно разбиваются натысячу цветных осколков, и на этот раз даже слышала грохот.

Я продолжала идти, а сама слушала море ивидела его – и одновременно улицу, простиравшуюся впереди.

– Помедленнее, босс, иначе навернетесь,да и я себе шею сломаю, – сказал Лакоум.