Книга Приключения Тома Сойера - Марк Твен

На эстраду очень самоуверенно вышел Том Сойер и с неистовымвоодушевлением, бешено размахивая руками, начал декламировать бессмертную инеистребимую тираду: «О, дайте мне свободу[3]! «, но, дойдя до середины,запнулся. На него напал страх перед публикой, ноги под ним затряслись, и в горлеперехватило дыхание. Слушатели явно жалели его, но молчали, а молчание было ещехуже жалости. Учитель нахмурился, так что провал был полный. Том попробовалбыло читать дальше, но ничего не вышло, и он с позором удалился. Раздалисьжидкие хлопки, но сейчас же и смолкли. За сим последовало „На пылающей палубемальчик стоял“[4], а также «Ассирияне шли[5]» и другие перлы, излюбленныедекламаторами. Потом состязались в правописании и чтении. Теперь на очереди былгвоздь вечера – оригинальные произведения молодых девиц. Одна за другой ониподходили к краю эстрады, откашливались, развертывали рукопись, перевязаннуюхорошенькой ленточкой, и начинали читать, особенно напирая на выразительность изнаки препинания. Темы были все те же, над какими в свое время трудились ихматушки, бабушки и, без сомнения, все прабабушки, начиная с эпохи крестовыхпоходов. Тут были: «Дружба», «Воспоминания о былом), „Роль религии в истории“,„Царство мечты“, „Что нам дает просвещение“, „Сравнительный очерк политическогоустройства различных государств“, „Задумчивость“, „Дочерняя любовь“,„Задушевные мечты“ и т.д.

Главной особенностью этих сочинений была меланхолия, любовновынянченная и выпестованная, кроме того – сущее наводнение всяких красивых слови к тому же – манера носиться с каким-нибудь любимым выражением до тех пор,пока оно не навязнет в зубах и не потеряет всякий смысл; а особенно заметна инеприятна была надоедливая мораль, которая помахивала куцым хвостом в концекаждого сочинения. Какая бы ни была тема, автор из кожи лез, чтобы впихнуть всвое произведение что-нибудь полезное и поучительное для добродетельного ивозвышенного ума. И хотя фальшь этой морали бьет в глаза, ее ничем неискоренишь; она до сих пор остается в силе и не выведется в наших школах, покасвет стоит. Нет ни одной школы во всей нашей стране, где ученицы не чувствовалибы себя обязанными заканчивать сочинение моралью; и чем легкомысленней ималоверней ученица, тем длинней и набожней будет мораль. Но довольно об этом.Горькая истина никому не по вкусу. Давайте вернемся к экзаменам. Первое изпрочитанных сочинений было озаглавлено: «Так это и есть жизнь?» Быть может,читатель выдержит хоть один отрывок из него:

«На торных путях жизни с каким радостным волнениемпредвкушает юный ум некое долгожданное празднество! Воображение живонабрасывает розовыми красками картины веселья. В мечтах изнеженная поклонницамоды уже видит себя среди праздничной толпы, окруженною всеобщим вниманием. Ееизящная фигура, облаченная в белоснежные одежды, кружится в вихре упоительноготанца; ее глаза сияют ярче всех; ее ножки порхают легче всех в этом веселомсборище.

В таких упоительных мечтах время проходит быстро, инаступает желанный час, когда она должна вступить в тот светлый рай, о которомговорили ей счастливые грезы. Как волшебнопрекрасно кажется здесь все ееочарованному взору! Каждое новое явление для нее все более пленительно. Но стечением времени она обнаруживает, что под этой блестящей внешностью скрываетсясуета сует; лесть, когда-то пленявшая ее душу, теперь только раздражает;бальные залы потеряли для нее свое очарование; с расстроенным здоровьем и горечьюв сердце она бежит прочь, уверившись, что светские удовольствия не могутудовлетворить стремлений ее души! « И так далее, и тому подобное. Одобрительныйгул то и дело слышался во время чтения, сопровождаемый шепотом: „Как мило! «,«Какое красноречие! “, «Как это верно! «, а после того, как все это закончилосьособенно надоедливой моралью, слушатели восторженно захлопали в ладоши.

Потом выступила стройная меланхолическая девица,отличавшаяся интересной бледностью, происходящей от пилюль и несварения желудка,и прочла «поэму». Довольно будет и двух строф:

ПРОЩАНИЕ МИССУРИЙСКОЙ ДЕВЫ С АЛАБАМОЙ Алабама, прощай! Ялюбила тебя, А теперь я тебя покидаю!

Лью я горькие слезы, всем сердцем скорбя, И навеки тебяоставляю.

Алабама, тебе шлю любовь и привет.

О долинах твоих я горюю.

Пусть остынут навеки и сердце и tete, Если только тебяразлюблю я.

Очень немногие из присутствующих знали, что такое «tete», новсе-таки стихи очень понравились.

После нее перед зрителями появилась смуглая, черноволосая ичерноглазая барышня; она выдержала долгую паузу, сделала трагическое лицо иначала читать размеренно и торжественно:

ВИДЕНИЕ «Ночь была бурная и темная. Вокруг небесногопрестола не мерцала ни одна звезда, но глухие раскаты грома непрестанносотрясали воздух, в то время как ужасающая молния гневно сверкала в облачныхчертогах небес, как бы пренебрегая тем, что знаменитый Франклин[6] укротил еесвирепость! Даже неистовые ветры единодушно покинули свое таинственное убежищеи забушевали над землей, словно для того, чтобы эта бурная ночь казалась ещеболее ужасной.

В эту пору мрака и уныния мое сердце томилось почеловеческому участию, но вместо того – Мой друг, моя мечта – советник лучшиймой В скорбях и в радости – явилась предо мной.

Она приближалась, подобная одному из тех небесных созданий,которые являются юным романтикам в мечтах о сияющем рае, – царица красоты, неукрашенная ничем, кроме своей непревзойденной прелести. Так тиха была еепоступь, что ни одним звуком не дала знать о себе, и если бы не волшебныйтрепет, сообщившийся мне при ее приближении, она проскользнула бы мимонезамеченной, невидимой, подобно другим скромным красавицам. Странная печальбыла разлита в ее чертах, словно слезы, застывшие на одеянии Декабря, когда онауказала мне на борьбу стихий под открытым небом и обратила мое внимание на техдвух, что присутствовали здесь».