Книга Убийство на Эйфелевой башне - Клод Изнер

— Без видимых признаков? — удивился Виктор.

— Легче легкого отравить с помощью шприца или иголки, если умело ими воспользоваться! — проворчал Гувье. — Вспомни, Антонен, какую историю ты сам рассказал нам в прошлом году.

— Что за история?

— Про ту испанку.

— Но при чем тут Испания?

Снова высморкавшись, Гувье сделал глоток пива.

— Это случилось пятьдесят лет назад в Севилье. Женщину звали Каталина, она была влюблена в прекрасного идальго, который ее отверг. В ней взыграла жаркая кровь, и она всадила ему в руку свою шпильку от шляпки, пропитав кончик ядовитым веществом, полагаю, это была белая чемерица.

— Он умер?

— Она уколола его сквозь манжету, складки ткани впитали часть яда, и этот парень счастливо отделался, правда не один день пролежал в коме.

Мариус хохотнул.

— «Спящий красавец», современная версия старой сказки!

— Ну, называй как хочешь. Наши-то жертвы не такие везучие, им уже не светит встретить Новый год!

— Готовим специальный выпуск! — вскричал Мариус. — Мы сможем все распродать во время театральных разъездов! Вперед, скорее, все за работу!

Типографские рабочие поднялись и ушли. Мариус забрал из рук Эдокси блокнот и принялся сочинять статью. Гувье флегматично развернул еще один клочок бумаги.

— Тут записано все, что рассказал кучер. Лица первого клиента он не видел: солнце светило прямо в глаза. Он принял его за англичанина: широкополая шляпа, крылатка, перчатки. Его это удивило, в такую-то жару.

— И это все?

— Англичанин ни слова не произнес, адрес был написан на листочке. Вот теперь все.

— Мне тоже известно кое-что любопытное, — задумчиво произнес Виктор. — В прошлом месяце одна клиентка рассказала, что кого-то укусила пчела, помнится, какого-то старьевщика, и он от этого умер. Но его приятель, который был с ним в тот самый момент, клянется, что его друг был отравлен, причем отнюдь не ядом насекомого.

— Кто? Где? — спросил Антонен.

— Этого я не знаю. В тот момент я не придал этому значения.

Виктор следил за реакцией Таша. Она сидела, согнувшись, положив локти на стол и уперев в них подбородок.

— Знаю, — процедил Гувье. — Это было в тот день, когда прибыл Буффало Билл.

Мариус медленно поднял голову.

— Вы о чем? Я тут пытаюсь сосредоточиться, не расслышал.

— Ничего особенного, — продолжал Гувье. — Как и положено, я провел маленькое расследование: тот, на вокзале, был очень, очень болен. Сердце. Смертельная болезнь. Провел десять лет в Новой Каледонии, бывший коммунар. Я беседовал с врачом, который его наблюдал.

— Все, я закончил! — объявил Мариус. — Как вам «шапка» «Преступление в фиакре»?

— Неплохо! — согласился Антонен, пробегая статью глазами. — Но вы сами сказали, что доказательств нет, так что я советовал бы выбрать более нейтральную интонацию, а то как бы эти фразы, хлесткие, как удары кнутом, не обратились потом против нас.

— Э, да ведь я только изложил факты, не больше. За работу!

Отодвинув стулья, все быстро встали. Сидеть осталась только Таша.

— Что с тобой? — осведомился у нее Мариус.

— Должно быть, солнце… у меня… немножко кружится голова, я вас через пять минут догоню.

— Нет проблем: иди домой и отдохни, завтра на выставке ты будешь нужна до зарезу. В сегодняшнем вечернем выпуске я могу обойтись без иллюстраций, а в следующий номер ты нам что-нибудь изобразишь. Ох уж эти дамские шляпки с цветочками: красивое украшение, а защиты от солнца никакой!

Пока Таша удалялась, Виктор откланялся.

— Пройдись по всем романам, где трупы, кровь и жуть, но только поскорее напиши! — уходя, крикнул ему Мариус.

Где она сейчас? Вон, стоит у булочной. Вначале он хотел пойти за ней, но потом понял, что лучше побыть одному, обдумать новую информацию.

Виктор не торопясь спустился к улице Риволи, прошел вдоль магазинов у Лувра, приглашавших на распродажу уцененных товаров. Тротуары были заполнены людьми. Из-за витрины магазина дорожных вещей на зевак немигающим взглядом смотрел мужской манекен в пробковом шлеме.

Виктор уступил дорогу группе людей-бутербродов с рекламными плакатами на груди и на спине. Он машинально прочел:

ГРАНД-РЕВЮ ПАРИЖ

И САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

Дважды в месяц, 10 и 25 числа

Руководители: Арсен Уссэ

и Арман Сильвестр

Санкт-Петербург. Вместо манекена перед его взглядом вдруг возникло жирное самодовольное лицо. На него насмешливо поглядывал Константин Островский. Занятно… У Островского была встреча с убийцей. Они были ему знакомы? Сообщники? И этот сообщник устранил Островского, потому что тот слишком много знал и становился опасен? Надо обдумать. А что в тех маленьких горшочках, на серванте? Кураре? «Я чувствую, что в этом что-то есть… Но где доказательства? Полиции нужны будут подробности. Полиция! Как там бишь его, этого инспектора?.. Лекашер? Лекашер взял след, уж он-то установит связь между подписями в „Золотой книге“, докопается до Кэндзи, Таша… и до меня! Я оставлял Островскому свою визитную карточку».

В висках стучало, лоб горел. Виктор перешел через дорогу, вошел в сад Тюильри и упал на скамейку. Надо взять паузу, прийти в себя. Да разве в этом есть какой-то смысл? Кому придет в голову подозревать книгопродавца в сообщничестве с коллекционером?

Он потер затылок. Воображение работало на полную катушку. Кэндзи замешан в этом, и Таша тоже. Такие убийства с легкостью могла совершить женщина, тому свидетельство история испанки, о которой говорил Гувье. Простая шляпная булавка!

Легко уколоть жертву в толпе, стоит лишь спровоцировать давку. Вдруг тетя сказала «ай…» Такими словами описала случившееся племянница Эжени Патино… И еще малышка добавила: «Кто-то упал на нее, это было смешно».

Кто-то. Мужчина или женщина?

Вернуться на авеню Пёплие.

Остановившись у входа в книжный магазин, Кэндзи не спешил заходить внутрь. Сквозь стеклянную дверь он некоторое время наблюдал, как Жозефа осаждают три покупателя. Наконец войдя в магазин, Кэндзи послал ему приветственный жест.

— Где мсье Легри?

— Понятия не имею, я не ясновидящий, он приходит, уходит, а то трясется, будто у него Виттова пляска, — унылым тоном отвечал Жозеф.

— Завтракать приходил?

— Он ненавидит есть рагу летом, и я могу его понять. Вначале заперся в подсобке, потом поднялся к себе, а может, опять спустился… Я на пять минут отлучался к матушке за яблоками. Мсье Мори, поговорите с ним, не могу же я все делать один, у меня не сто рук.