Книга Первые шаги в жизни - Оноре де Бальзак

— Слышишь, Оскар? — сказала г-жа Клапар. — Ты видишь, насколько господин Годешаль снисходителен и как он умеет согласовать удовольствия молодости с обязанностями своей профессии!

Тут явились портной и сапожник; г-жа Клапар воспользовалась этим, чтобы остаться наедине с первым клерком и вернуть ему те сто франков, которые он только что дал Оскару.

— Ах, сударь! — сказала она ему. — Благословения матери будут сопутствовать вам повсюду, во всех ваших начинаниях.

Затем мать испытала высшее счастье — она увидела своего сына хорошо одетым; в награду за его усердие она подарила ему золотые часы, купленные на ее сбережения.

— Через неделю ты будешь тянуть жребий, — сказала она, — и так как надо предвидеть заранее, что ты можешь вытянуть несчастливый номер, я отправилась к твоему дяде Кардо: он весьма доволен тобой. Узнав, что ты в двадцать лет уже стал вторым клерком и что ты с успехом выдержал экзамены в Юридической школе, он был очень обрадован и обещал дать деньги, чтобы нанять тебе рекрута-заместителя. Разве ты не испытываешь некоторого удовольствия, видя, как вознаграждается хорошее поведение? И если ты иногда терпишь нужду, то подумай о том, что лет через пять ты уже сможешь обзавестись собственной конторой. Наконец подумай, котик, как ты радуешь свою мать…

Лицо Оскара, осунувшееся от службы и занятий, приобрело выражение некоторой серьезности. Он уже перестал расти, у него начала пробиваться борода — словом, подросток становился мужчиной Мать не могла сдержать своего восхищения и сказала, нежно обнимая его:

— Веселись, но помни советы доброго господина Годешаля! Ах, чуть не забыла! Вот тебе еще подарок от нашего друга Моро: красивый бумажник.

— Он мне как раз очень нужен, потому что патрон дал мне пятьсот франков, чтобы уплатить за выписку из этого проклятого приговора по делу Ванденеса против Ванденеса, а я не хочу оставлять деньги в комнате.

— Ты решил носить их при себе? — испуганно спросила мать. — А вдруг ты потеряешь такую сумму? Не лучше ли пока отдать их на хранение господину Годешалю?

— Годешаль! — позвал Оскар, вполне согласившись с матерью.

Но Годешаль, как и все клерки, по воскресеньям бывал в конторе только от десяти до двух, и уже ушел.

Когда г-жа Клапар удалилась, Оскар пошел бродить по бульварам перед тем как отправиться на званый завтрак. Да и как было не щегольнуть новым дорогим платьем, которое он носил с гордостью и радостью, памятной, вероятно, всем молодым людям, испытавшим нужду при первых шагах в жизни? Красивый голубой кашемировый жилет шалью, черные казимировые панталоны со складкой, черный, ловко сшитый фрак и трость с позолоченным набалдашником, приобретенная на его собственные сбережения, доставляли вполне естественную радость бедному юноше, невольно вспоминавшему о том, как он был одет в день своего путешествия в Прэль и какое впечатление на него произвел тогда Жорж. К тому же Оскару предстоял восхитительный день, полный удовольствий, а вечером он должен был, наконец, увидеть высшее общество! Этот молодой клерк был лишен всяких развлечений и давно мечтал о кутеже, признаемся поэтому, что закипевшие страсти легко могли заглушить в нем все советы и наставления матери и Годешаля. К стыду молодости надо сказать, что в советах и предостережениях у нее нет недостатка. Независимо от утренних наставлений Оскар и сам испытывал к Жоржу какую-то неприязнь; он чувствовал себя униженным перед этим свидетелем сцены, которая разыгралась в гостиной прэльского зáмка, когда Моро швырнул Оскара к ногам графа де Серизи. Область морали имеет свои законы, они неумолимы, и кара неизбежно постигает того, кто не хочет с ними считаться. Особенно один закон, которому беспрекословно, и притом всегда, подчиняются даже животные. Этот закон препятствует нам общаться с тем, кто хотя бы раз причинил нам вред нечаянно или преднамеренно, вольно или невольно. Человек, по вине которого мы потерпели некогда ущерб или испытали большую неприятность, всегда будет для нас роковым. Поэтому, какое бы высокое положение он ни занимал, какую бы привязанность мы к нему ни питали, — с ним следует порвать, ибо он послан нашим злым гением. И хотя христианское чувство в нас противится такому решению, нужно этому суровому закону подчиняться, так как в основе его лежит социальное начало и инстинкт самосохранения. Дочь Якова II, занявшая отцовский престол, вероятно, не раз оскорбляла отца и до узурпации. Иуда, наверно, нанес Христу несколько жестоких ударов еще до того, как он его предал. Есть в нас внутреннее зрение, некое око души, которое провидит катастрофы, и неприязнь, испытываемая нами к таким роковым людям, — следствие этого провидения; религия повелевает нам преодолеть эту неприязнь, однако в душе у нас все же остается недоверие, к голосу которого следует неустанно прислушиваться. Но мог ли Оскар в свои двадцать лет быть столь дальновидным? Увы! Когда юноша в половине третьего вошел в залу «Канкальской Скалы», где, кроме клерков, находилось еще три гостя, а именно: старик капитан драгунского полка по фамилии Жирудо; Фино, журналист, от которого зависело устроить Флорентине дебют в Опере; дю Брюэль, писатель, друг Туллии, одной из соперниц Мариетты на сцене, — второй клерк почувствовал, как при первых же рукопожатиях, при первых попытках молодых людей завязать беседу возле стола, роскошно сервированного на двенадцать персон, его затаенная враждебность исчезает, словно дым. Да и действительно, Жорж был с Оскаром чрезвычайно любезен.

— Вы занимаетесь частной дипломатией, — сказал ему Жорж, — ибо какая же разница между послом и стряпчим? Только та, что отличает целую нацию от отдельного человека. Послы — это стряпчие народов! Если я могу вам быть полезен, приходите ко мне.

— Знаете, — сказал Оскар, — теперь я могу вам в этом признаться, — вы были причиной постигшего меня большого несчастья…

— Ах, бросьте! — промолвил Жорж, выслушав рассказ о злоключениях второго клерка. — Ведь это граф де Серизи себя дурно вел. А жена его вовсе не в моем вкусе. И будь он хоть трижды министром и пэром Франции, я бы не желал очутиться в его красной коже. У него мелкая душонка, и мне теперь наплевать на него.

Оскар с истинным удовольствием слушал насмешки Жоржа над графом де Серизи, так как они некоторым образом смягчали его собственную вину; и он разделял мстительное чувство бывшего клерка, с увлечением предрекавшего дворянству все те беды, о которых буржуазия тогда еще только мечтала и которые должны были осуществиться в 1830 году. В половине четвертого началось священнодействие. Десерт был подан только в восемь часов вечера; каждая перемена занимала по два часа. Только клерки умеют так есть! Желудки молодых людей между восемнадцатью и двадцатью годами остаются для медицины загадкой. Вина сделали честь Борелю, заменившему в те годы славного Балена, создателя лучшего в Париже ресторана по изысканности и совершенству кухни, а если лучшего в Париже, значит и во всем свете.

За десертом был составлен протокол этого валтасарова пира, начинавшийся так: Inter pocula aurea restauranti, qui vulgo dicitur Rupes Cancali.[63]По этому вступлению легко представить себе блестящую страницу, которая прибавилась в «Золотой книге» записей, повествовавших о завтраках писцов.