Книга Открыть 31 декабря. Новогодние рассказы о чуде - Ая эН

потом они увидели Землю. Обычно обитателям палубы Зета ничего такого не показывали. Их дни и ночи ползли по глухим лабиринтам коридоров. Но то был особый случай, и мама провела Алика в рекреационную зону верхних палуб, где на огромных экранах транслировали уплывающую прочь Землю.

Удивительно, но и на «Эррате» нашлись прыгуны.

Алик слышал о них еще дома, до отлета. Если корабль после гравитационного маневра вокруг Венеры оказывался неподалеку от Земли, непременно находились люди, желающие вернуться. Им хватало двух лет в незавидной роли кильки в консервной банке, чтобы осознать иссушающую жажду пространства и воли.

Редким прыгунам удавалось не промахнуться мимо Земли, еще реже были благополучные посадки. После первых же случаев на ковчегах ужесточили контроль за парком спускаемых аппаратов, но прыгуны ухитрялись тайно строить собственные шаттлы буквально из подручных материалов.

Именно здесь, а не в моменте отлета пролегла для Алика четкая граница между прошлым и будущим. Прошлое осталось на Земле, последние его крохи унесли прыгуны на своих непрочных корабликах.

Будущее было далеко, где-то на Новой Земле, до которой лететь предстояло очень долго. Может, тысячи лет.

Настоящего не стало. Наступило безвременье.

Саркофаги

На палубе Альфа в огромных темных залах простирались ряды анабиотических саркофагов, в которых спали герои.

Как король Артур на Авалоне, или полководец Суворов в тайной пещере, или Гэсэр. Но если герои старой Земли спали в тревожном ожидании беды, когда их сила потребуется людям, то герои новые спали крепко и спасать никого не собирались – наоборот, доверили другим спасение собственных жизней.

Передвижение между палубами ограничивал регламент, а палуба Альфа и вовсе была под строгим запретом, но Алик, как и все зетовские, в первые же годы освоил тайны технических коридоров. А еще Алик твердо знал, что запреты – для взрослых. Детская жизнь – черновик, как будто понарошку, потому что настоящих наказаний не будет. Лишь вырастая, мы узнаем: только в детстве мы и жили по-настоящему.

Возможно, глядя на лица этих людей, Алик надеялся понять, почему Новой Земли достойны они, а не он, мама и Ума. Считалось, что в саркофагах лежали большие ученые и творцы, но Горчин ворчал, что все по-настоящему талантливые люди покинули Землю на кораблях с именами богинь. А нам в нашем списке опечаток вместо интеллектуальной элиты достались богатые ссыкуны.

Запертые в саркофагах люди никак не могли ни подтвердить, ни опровергнуть эти слова. Когда они проснутся, не будет уже ни Горчина, ни Алика, ни мамы, ни Умы. А сейчас их лица были спокойны и безмятежны.

Если им повезло, они спали без снов.

Юпитерки

Зетовцев в школе почти не было: в мире, где успех выражается в возможности сытно поесть, каждый ребенок – это дополнительная пара рабочих рук.

Замкнутое пространство «Эрраты» каким-то образом выставило границы и для воображения, заперло мысли и отсекло мечты. Это тоже было эффектом безвременья: если будущее наступит не скоро и не для нас, а для тех, других, с палубы Альфа, то какой смысл мечтать? Любая мечта была бы ограничена пространством крошечного спичечного коробка, летящего сквозь космос в неизвестность.

«Эррате» всегда нужны будут новые инженеры, биологи, астрофизики, говорила мама. Алик слышал: «нужны». И чем, скажите, это отличается от потребительской пирамиды палубы Зета?

Была одна история, где две эти парадигмы замечательно переплелись: случай с юпитерками. Они появились на рынке, когда «Эррата» шла мимо Юпитера, – как-то сразу и у всех; их перепродавали, на них зарабатывали состояния, их хотел иметь каждый. Ходили слухи, что происхождение у юпитерской ткани действительно самое космическое. Мол, там, наверху, специальным приспособлением ловят всякий встречный метеорит, да не просто так, а распыляют, чтобы потом из этой пыли печатать сверхкрепкую метеоритную ткань. Оттого юпитерки так нежно светились в темноте.

Случился рейд, все юпитерки конфисковали – и на складах у продавцов, и у тех покупателей, кто безмятежно разгуливал в новеньких спецовках. Выяснилось, что никакая это не метеоритная ткань, а кто-то ушлый нашел ход на одну из глубоко запечатанных складских палуб, где хранились запасы одежды для колонизаторов.

Удивительного в этом ничего не было, многое из продаваемого на Зете имело сходное происхождение. Даже, как подозревал Алик, те самые как будто бы списанные полимерные панели, из которых Горчин когда-то собрал маме стеллажи для книг.

Выходило, что жить на «Эррате» можно было, только служа чужому будущему или воруя у него же. И от этого Алику было особенно тошно.

А с юпитерками получилось совсем смешно: их и стали выдавать техникам – бесплатно.

Сны

Алик спал тревожно.

Для себя он сконструировал такое объяснение кошмаров: сбоили абсорберы, от переизбытка или недостатка углекислоты он начинал задыхаться, плясал сердечный ритм и мозг мгновенно подбирал сюжет, который объяснил бы все симптомы.

Иначе пришлось бы признать: Алик до сих пор тоскует по тому, что никак невозможно вернуть и куда невозможно вернуться, – по Земле.

Чаще всего снились дни сборов. Это мог быть мучительный сон, где Алику непременно нужно было взять с собой что-то из наивных детских сокровищ – пластикового динозавра, рогатку, спичечный коробок с подшипниками, – но никак не удавалось найти это что-то в хаосе обиженного дома. Иногда снилось, что мама улетела, а его, Алика, забыла. Тогда Алик просыпался с чувством легкости и правильности, которое мгновенно исчезало, оставляя после себя стыд и тяжесть всей «Эрраты», точно не она несла Алика сквозь пустоту, а Алику предстояло нести на себе ее.

Что-то похожее было с ним на Земле после смерти отца. Во снах отец буднично мыл посуду, или возвращался из леса с грибами, или играл с крошечной Умой. Увидев Алика, мягко удивлялся: зачем же вы меня похоронили живым? Но, добавлял, это ничего, теперь-то уж все будет хорошо. И в первые минуты после пробуждения Алик был бесконечно счастлив, а потом его как впервые накрывало осознанием отцовской смерти.

Чёрт

Алик никогда не говорил с посторонними о маминых книгах. Эту историю можно было преподнести иронически, но Алик не сомневался, что всё равно будут сочувственные взгляды, а сочувствия он не терпел.

А потом выяснилось, что сочувствия ему не дождаться, но о книгах действительно лучше помолчать.

Это случилось в день знакомства с Чёртом – одним из тех самых «человечков», о которых экивоками упоминал Даня. Было Чёрту уже лет семнадцать, взрослый мужик, так что Даня гордился этой дружбой.

Даня уверял, что идея с облетом Сатурна принадлежала ему, но, слушая Чёрта, Алик невольно вспоминал о Мефистофеле. К правильному пониманию, к величию этого приключения Чёрт подводил как-то исподволь, нежно. И возникало ощущение, что весь этот полет – историческая необходимость и шанс, от которого откажется только последний болван. Сам Чёрт лететь никак не мог – работа и сложные социальные обязательства, вырастете –