Книга Большие часы - Кеннет Фиринг

знала, кто он такой, и он понимал, что я это знаю. Но у меня все это никак не укладывалось в голове, и я колебалась.

Неужели этот совсем обыкновенный, вежливый, любезный и ничем не примечательный человек убил Полин Дэло? Это казалось мне невозможным. Где ему было взять храбрости? Что он может знать об ужасных напряженных минутах человеческой жизни? Должно быть, я ошиблась. Да нет, это был тот самый человек. В этом не могло быть никакого сомнения.

Глаза его были как два кратера, жесткие, колючие и ледяные, хотя он мне улыбался. Я это видела и в то же время понимала, что никто другой из присутствующих этого не видит, ибо все они тут были вроде несчастного мистера Клосмейера — безупречными.

— Очень любезно с вашей стороны, что вы согласились помочь нам, — сказал он. — Думаю, Дон объяснил вам, чем мы занимаемся.

— Да. — Мои коленки вдруг задрожали. Понять происходящее было выше моих сил. — Я знаю все, мистер Страуд. Поистине все.

— Я в этом не сомневаюсь, — откликнулся он. — Уверен, что так оно и есть.

Ну почему никто не нарушит этот кошмар наяву средь бела дня? Самый настоящий кошмар. Почему никто не скажет, что это была просто-напросто глупая шутка? Какую сказочную ложь изобретет этот самый Страуд, обаятельный как сам дьявол, если я тут же заявлю, что опознала его?

Я хрипло и неестественно засмеялась, выдернула руку из его руки и заявила:

— Во всяком случае, я рада, что кому-то нравится мой «Этюд о Злобе».

— Да, он мне очень нравится, — подтвердил убийца.

— Значит, картина ваша? — пропищала я.

— Конечно. Мне нравится все, что вы пишете.

В кабинете было человек пять, хотя мне казалось, что их не меньше пятидесяти, и теперь все обернулись, чтобы посмотреть на «Этюд о Злобе».

— Черт меня побери! — воскликнул мистер Клосмейер. — Это действительно картина мисс Паттерсон. Почему вы нам не сказали об этом, Джордж?

Тот пожал плечами.

— О чем? Что тут рассказывать? Картина мне понравилась, я ее купил, и вот она тут висит. Года два, если не больше.

Мистер Клосмейер посмотрел на Страуда с возросшим интересом, а остальные уставились на меня, точно впервые убедились, что я действительно художница.

— Не выпьете ли чего-нибудь, мисс Паттерсон? — любезно предложил убийца.

Он улыбался, но я видела, что это лишь отчаянная имитация улыбки.

Я сглотнула слюну, язык был шершавый и сухой, и не смогла сдержать хриплого рычания, похожего на смех. Я-то знала, что никакой это не смех, а чистой воды истерика.

— Где, черт побери, мой «Этюд об Основах»? Тот самый, что ваш вшивый журнал окрестил «Иудой».

Страуд побледнел и ничего не ответил. Лица остальных не выражали ничего. Мистер Клосмейер сказал Страуду:

— Я сказал мисс Паттерсон, что мы, возможно, поможем ей заполучить картину обратно. — И терпеливо разъяснил мне: — Я не говорил, мисс Паттерсон, что картина у нас. Я хотел только сказать, что найдем картину, как только заполучим этого человека.

— Вы ее найдете? — спросила я, в упор глядя на Страуда. — Я-то думаю, что она уничтожена.

Что-то дрогнуло в его застывшем лице.

— Нет, — сказал он наконец. — Не думаю, мисс Паттерсон. У меня есть все основания полагать, что ваша картина в целости и сохранности. — Повернувшись к столу, он снял трубку телефона. И при этом устремил на меня такой взгляд, не понять который было просто невозможно. — Мы ее добудем, — сказал он. — Если, конечно, все у нас получится как надо. Вы понимаете, что я хочу сказать?

— Да, — ответила я. Черт с ним. Он меня шантажировал. А ведь это я должна была шантажировать его. А я так и сделаю. — Да уж лучше бы она была в целости и сохранности. Как я понимаю, теперь она стоит много тысяч долларов.

Он кивнул.

— Мы такого же мнения. А теперь, чего бы вы хотели выпить?

— Мисс Паттерсон любит мускатель, — подсказал мистер Клосмейер.

— Водки! — заорала я. Какая мне разница, за что он убил ту женщину. «Злоба» в сохранности, «Основы», я думаю, тоже, и теперь они и в самом деле стоят кучу денег. А если «Основы» все-таки уничтожены, я всегда смогу сказать свое слово. Кроме того, он высоко ценил и собирал мои картины. У него их, видно, не меньше дюжины.

Не так-то просто сидеть в одной комнате с убийцей. И в то же время помнить, что на людях надо хранить достоинство.

Джордж Страуд-10

Я проснулся довольно рано на кушетке, которую велел принести в свой кабинет, надел ботинки и галстук, единственные предметы одежды, которые снимал на ночь, и еще в сонном дурмане сел за стол.

На часах было начало девятого. Сегодня — решающий для меня день. Я еще не знал, как с ним совладаю. Но знал, что день мой настал. Полиция завершит проверку в Олбани. И кто-нибудь додумается до идеи прочесать здание.

Все могло кончиться и вчера — почему этого не случилось, я до сих пор не понимаю. Когда в мой кабинет вошла эта самая Паттерсон, я подумал, мне конец. Впрочем, я догадывался, почему она не опознала меня: я дал ей понять, что не уничтожил картину, и пригрозил, что успею это сделать, если она меня выдаст. Забавный народ эти художники. Я содрогнулся при мысли о том, как я был близок к тому, чтобы отделаться от этого полотна. Луиз Паттерсон еще может насолить мне, не исключено, что так она и поступит, если это взбредет ей в голову. От нее всего можно ждать. Вчера она смоталась отсюда примерно в восемь вечера. Но может и вернуться. В любой момент и по любому поводу эта женщина способна изменить свое решение.

Когда я нажал кнопку, вызывая посыльного, никто не отозвался, но в конце концов я дозвонился до аптеки в первом этаже. Мне прислали бутерброд и кварту черного кофе. В кабинете Роя несли предутреннюю вахту Гарри Слейтер и Элвин Дили.

Незадолго до девяти начали собираться остальные. Леон Темпл, Рой, Энгланд, Дон и Эдди пришли почти одновременно.

— Почему вы не идете домой? — спросил меня Рой. — Сейчас вам тут вроде и делать нечего.

— Я останусь здесь, — сказал я, покачав головой.

— Хотите дождаться завершения?

— Вот именно. Как дела внизу?

— Забиты все щели, — сказал Леон Темпл. — Майка только что сменил Фил Бест. Там у нас вся ночная смена от Ван-Барта и несколько человек из охраны. Я просто не понимаю.

Вот оно. Я почуял, к чему идет дело.

— Чего не понимаете? — спросил