Книга Зачарованное озеро - Александр Александрович Бушков

пожалуйста. Язычок у меня без костей, мне это столько раз говорили, а иные, что пробовали ухлестывать, не на шутку пугались и шарахались, шестой дорогой обходили... Ты не обиделся?

— И не подумал, — сказал Тарик. — Кажется, я уже привык к твоему язычку...

— А хотел бы все же быть записным разбивателем сердец?

— Говоря по совести, как-то не особенно, — сказал Тарик. — Это может и боком выйти... Как у графа Стампара...

— Это кто?

— Не читала «Очарованный мрамор» Стайвена Канга?

— Я его вообще не читала, — призналась Тами. — Нет, жутики иногда почитываю, но до Канга руки не доходили, то одно отвлекало, то другое... А что там?

Идти до моста было еще далеко, и было время рассказать.

Граф Стампар, молодой отпрыск знатного рода, однажды спас на лесной тропинке старушку от двух разбойников. Это, надо сказать, далось ему без особого труда: хлипкие были разбойнички, одно название, коли уж позарились на гуся в корзинке, которого старушка несла продавать в соседнюю деревню. Припустили в чащобу быстрее диких кролов, едва граф поскакал к ним с грозным криком и обнаженной шпагой. Однако для старушки гусь был немалым достоянием, и она, кроме горячей словесной благодарности, вознаградила самым неожиданным образом: призналась, что она колдунья, и обещала исполнить одно-единственное желание избавителя.

О таком граф читал только в сказках и признался вслух, что не верит в колдуний, коих никогда не встречал на грешной земле. Ничуть не обидевшись, старушка заявила, что не раз сталкивалась с людским недоверием и прекрасно понимает: слова сами по себе — пустой звук, ничего не значат и не доказывают. И в подтверждение того, что не врет и не шутит над проезжим, рассказала ему кое-что, о чем граф знал совершенно точно, был осведомлен он один на всем белом свете. Мало того: показала кое-что необычайное, и тут уж поневоле пришлось поверить, что все так и обстоит, как она уверяет. И заключила: мой благородный избавитель, я с превеликой охотой и горячей благодарностью выполню одно-единственное ваше желание, и оно останется с вами навсегда. Конечно, оно должно быть в пределах разумного...

Вот тут граф призадумался не на шутку. Как у всякого человека, у него было немало вполне разумных желаний, от жгучих до не таких уж налегающих... но что же поделать, какое одно-единственное выбрать из множества?

Богатства ему хватало, у него имелось богатое поместье. Как очень многие люди с двумя перьями на шляпах, он был заядлым игроком, любил делать ставки на конских состязаниях, частенько и в веселые дома заглядывал, и крутил вполне благородные романы по всем правилам дворянских установлений. Однако знал некую меру (отчего многие ему откровенно завидовали), и риск промотаться ему не грозил. А из поединков с соперниками в любви (а то и мужьями-рогоносцами) выходил благополучно, с легкими ранами. Одним словом, вроде бы все в жизни складывалось удачно.

И тем не менее... Как говаривал один из его друзей, нет такого мужчины, который бы посчитал, что в его жизни было именно столько женщин, сколько ему хотелось. А если учесть бесполезную осаду пленительной хозяйки особняка на улице Трех Добродетелей...

Немного подумав над облачением желания в ясные словеса, он спросил старушку:

— А можешь ли ты, старая, сделать так, чтобы все женщины в нашем мире проникались ко мне любовью и ни одна не отказывала?

— Ничего трудного, мой избавитель, — ответила старушка, лучившаяся добротой и благостью. — С радостью исполню...

Дунула, плюнула на все четыре стороны света, с молодым проворством три раза крутанулась волчком, по кронам ближайших деревьев пронесся словно бы порыв грозового ветра, на несколько мгновений замолкли беззаботно щебетавшие допрежь лесные птахи — и старушка растаяла как не бывало...

А граф остался в тягостном замешательстве: он нисколечко не сомневался теперь, что встретил колдунью, глупо было бы теперь сомневаться — но как узнать, что его желание исполнилось, если он стоит в полном одиночестве, если не считать храпящего коня, на тропинке в лесной глуши?

И уже через пару часов он убедился, что старая колдунья не обманула. В град-столицу он возвращался обычной дорогой, где стоял постоялый двор «Приют путника», — его молодую очаровательную хозяюшку граф тщетно осаждал второй месяц... Увы, красотка оказалась тверда, как сталь или алмаз. Говорила, что она, представьте себе, верная жена и главную женскую тайну раскрывает только для мужа. Что графа особенно злило — муженек ее был годов на двадцать старше, лысоват и скучен, как таблица цифирных вычислений. Умение графа покорять женские сердца, все его отточенное богатое красноречие не действовали совершенно, а когда он решил зайти с другого конца и не особенно тонкими намеками обещал, что осыплет золотом, красавица, задрав носик и презрительно фыркнув, заявила: если услышит такое еще разочек, залепит пощечину без оглядки на его древний герб.

Граф давно уже посещал постоялый двор из чистого упрямства — и вот теперь остановился там на ночь, хоть до столицы было каких-то полчаса рысью: соврал, что конь его заморился в дальней поездке, а сам он бесовски проголодался и устал.

Вечерком в общей трапезной перекинулся с красоткой какой-то парой слов, даже без потаенного куртуазного смысла... а поздним вечером она пришла к нему в нумер, и блаженство тянулось до рассвета.

Не обманула старая колдовка!

И началась у графа беспечальная жизнь. Все, на ком он останавливал взор (и простые горожанки, и благородные девицы, и дамы, в том числе всем известные как женщины самых строгих правил), очень быстро откликались на его речи самым приятным образом, так что пришлось, подобно многим повесам, снять небольшой уютный домик на окраинной тихой улочке и превратить его в гнездышко любви пылкой. Всего через неделю там побывала та самая неприступная красавица с улицы Трех Добродетелей, чей супруг, по общему мнению, был из тех счастливцев, чье чело никогда не будет украшено сомнительным украшением, без насмешки смо

трящимся лишь на лбу лесного оленя... Однако ж украсилось, да еще как развесисто!

Вот только прошло не более двух недель, и жизнь графа стала не такой безоблачной — точнее говоря, и не безоблачной вовсе...

Когда ему стали выражать симпатию теми самыми не особенно тонкими намеками ничуть не привлекавшие его придворные дамы в возрасте, это еще можно было пережить, хотя иные из них