Книга Монтигомо - Ястребиный коготь - Виталий Георгиевич Губарев

а на бешеной лошади. Если на одно мгновение вы не удержите равновесия, облас перевернется вверх дном.

Мы, жители севера, — и ханты и манси — с самого раннего детства учимся управлять обласом при помощи одного весла. В нашем таежном краю нет числа рекам, протокам и озерам. В половодье ни проехать на машине, ни пройти пешком. А на быстроходном и легком обласе ты, как птица, пролетаешь по водной глади десятки километров, не испытывая никакой усталости, — только сердце чуть замирает от упоительной скорости и невесомости.

Третий час я плыла на обласе по Чуику. Этот неширокий и глубокий приток Оби то и дело стремительно петляет в тайге. Могучие кедры и сосны, подступающие к самой воде, протягивали ко мне неподвижные мохнатые лапы. Бесконечную лесную тишину нарушал только плеск моего весла.

Шел двенадцатый час ночи, но было совсем светло: наступило чудесное время белых ночей. В прозрачном небе, не сгорая, полыхала багровая заря: солнце всю ночь катилось где-то совсем близко, за линией горизонта.

Я торопилась к дедушке и брату, по которым очень сильно соскучилась. Целый год я жила у старшей сестры в центре нашего национального округа Ханты-Мансийске, славном городе, что стоит в том месте, где Обь сливается с Иртышом. Окончив восьмой класс, я возвращалась теперь домой на каникулы.

В родном поселке на Чуике я не застала дедушку и брата: они уехали с рыболовецкой бригадой на Обь, в летнее стойбище, которое мы, ханты, называем — пууль. В поселке я пересела с речного парохода на облас и отправилась в пууль.

Река сделала еще одну петлю, и моим глазам открылся бескрайний речной разлив. Здесь Чуик впадал в Обь.

Вдалеке я увидела длинный песчаный берег и неподалеку от него остроконечные чумы.

В пууле было тихо, рыбаки уже, конечно, спали в этот поздний час. Однако на самом берегу, на темной коряге, выброшенной течением на песок, сидел парень. От яркой ночной зари вся его неподвижная фигура казалась розовой.

— Здравствуй, Кирка! — радостно крикнула я и вздрогнула — таким громким показался мне собственный голос над тихой рекой.

Он что-то пробормотал в ответ и не пошевелился.

Я жадно смотрела на берег. На кольях, воткнутых в землю, висели сети. Рядом с ними на траве дремала стая собак. Мохнатый пес поднялся, потягиваясь, и лениво пролаял в мою сторону. Но остальные собаки, разжиревшие от длительного безделия, даже не пошевелились. А ведь зимой эти собаки, как вихрь, несут по снегу легкие нарты…

Милые, славные собаки! Мне захотелось пощекотать им бока, потрепать за уши!

Облас ткнулся носом в берег, но течение тотчас же начало относить его.

— Помоги мне, — попросила я Кирку.

Он продолжал сидеть, равнодушно глядя на меня.

— Ну же! — сказала я с сердцем. — Экий ты, право, Кирка.

Он не спеша поднялся и без труда вытянул облас на песок. Я вышла на берег со своим походным рюкзаком, отбросила за плечи косы и вытерла на висках пот.

— Почему ты не хочешь здороваться со мной, Кирка? Неужели ты, как и раньше, когда мы вместе учились, не признаешь девочек?

— Здравствуй, Анэ, — мрачно ответил Кирка.

Он стоял передо мной в длинной светлой рубашке без пояса, заложив руки за спину и расставив босые ноги в закатанных брюках.

Я чуточку обиделась на Кирку. Уж очень он равнодушно отнесся к моему возвращению и никак не оценил ни моего нового рюкзака, ни нарядного платья, которое я впервые надела перед отъездом из Ханты-Мансийска.

Мы помолчали.

— Дедушка в пууле, Кирка?

— В пууле. Вон в том чуме…

У меня забилось сердце, и я торопливо направилась к чуму.

— Надо облас перевернуть: пусть высыхает, — напомнил мне Кирка.

Он помог мне перевернуть облас вверх дном и воткнул в песок весло.

— Как ловится рыба, Кирка?

— Плохо! Еще вода высокая. Бригада перебралась в пууль еще в начале июня, только рыбакам делать нечего.

— Рыба ушла в соры, Кирка?

— Да, Анэ.

Соры — это бескрайние заливные луга, где рыба находит много корма и где ее не беспокоит бурное течение паводка. Я отлично знала, что добывать рыбу во время паводка трудно. Лишь когда вода начнет убывать, рыбьи стаи устремятся по протокам в Обь. Тысячи, сотни тысяч рыб будут так торопиться, будто их подгоняет страх, что протоки пересохнут раньше, чем они доберутся до реки!

И я поняла, что в пууле жизнь течет скучно и тихо. Спасаясь от комаров, рыбаки, должно быть, сидят у костров перед своими чумами, курят трубки и, вздыхая, поглядывают на реку.

Я взглянула на Обь. Сейчас она не походила на реку. Разлившаяся до самых облаков на далеком горизонте, она казалась тихим морем, вылитым из голубовато-желтого стекла. Ни одной складочки не было заметно на пустынной зеркальной поверхности реки, только одинокие халеи — крупные белые чайки, — резко вскрикивая, кружились вдали над водой.

— Ничего, Кирка! Наверно, вода начнет скоро убывать.

— Да, твой дедушка говорит, что, может, через день, а может, через два. Твой дедушка, Анэ, все знает… Мой отец считает, что план его бригада выполнит. Он в прошлом году получил почетную грамоту, — в голосе Кирки зазвучала гордость.

— Я очень рада, Кирка. Правда, очень рада. А почему ты до сих пор не спишь?

— Так просто, — зевнул он, — читал…

— Читал? Так поздно?

— Книга интересная…

Он поднял с коряги книгу. Я посмотрела на Кирку с некоторым уважением, хотя на пальцах, которыми он сжимал книгу, я заметила длинные и довольно неряшливые ногти. Их давно следовало бы укоротить…

— А ты, Анэ, не привезла каких-нибудь книг? — и Кирка внимательно оглядел мой рюкзак.

— Привезла, Кирка! Я дам тебе почитать.

— Вот хорошо! А то в пууле очень скучно. Ребят нет, одни малыши.

Попрощавшись с Киркой, я почти бегом бросилась к чуму, просунула голову в темное отверстие и зашептала:

— Пюрыс-ики[4]. Пюрыс-ики…

Через несколько секунд я припала к теплой груди дедушки и, поглаживая его шелковистые волосы, видела, как из душноватой темноты чума ко мне приближается заспанное лицо моего брата Никулки. Он сонно улыбался мне…

Какой радостной была эта минута! Я и предполагать не могла в эту минуту, что в пууле меня подстерегает несчастье. Но об этом я расскажу позже…

II

Дедушку моего, знаменитого охотника и рыболова, знали когда-то далеко за пределами Ханты-Мансийского округа. Его фотография была однажды напечатана даже в московской газете.

Нас было трое, внучат, у дедушки: моя старшая сестра Марийка, средний брат Никулка и самая младшая