Книга Бумажный тигр (II. Форма) - Константин Сергеевич Соловьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Удивительно приятный человек, должно быть.
— И совершенно беспринципный, я бы сказал. Он был готов ссужать деньгами кого-угодно — хоть бедняков из Клифа, хоть дельцов из Майринка. Плантаторы-неудачники, фабриканты из Коппертауна, обедневшие аристократы, офицеры — все знали, где можно получить звонкую монету в любое время суток, если жизнь припрёт к стенке. Как знали и то, что расплата будет неизбежна, и погасить задолженность можно лишь благородным чеканным металлом, прочих материалов, таких как кровь, чернила, пот или слёзы, Гобсон не принимал. Медь, серебро, золото — всё это текло сквозь его пальцы одним сплошным потоком. О, он был вполне аккуратен в своём деле, но в то же время отличался акульей жадностью. Едва ли хоть один человек в Новом Бангоре мог похвастаться тем, что заставил Гобсона переписать истекающий вексель или выдать ссуду без обеспечения. Говорили, ему покровительствует сам Мортлэйк, Князь Цепей, губернатор Редруфа. Но это, конечно, не так. Он просто с выгодой использовал данный ему при рождении талант.
Они уже проехали указанный Лэйдом розовый особняк, но Уилл продолжал безучастно смотреть в окно, скользя взглядом по фасадам, которые самому Лэйду казались человеческими лицами, навеки замершими в непроницаемо вежливых гримасах. И с каждого такого лица на него холодным паучьим взглядом глядело множество оконных глаз.
Чтобы не смотреть на них, Лэйд перевёл взгляд на багровый загривок кэбмэна, сидящего наособицу в своей маленькой кабинке. У кэбмэна хватало забот. Двигатель был изношенный, одышливый, так что хозяину приходилось ежеминутно приходить ему на помощь — стирать тряпицей выступившую на центробежном распределителе смазку, стучать подошвой сапога по кожуху, помогая встать на место штоку поршня, и временами подкармливать ревущую оранжевым пламенем топку скудной порцией антрацита.
— Однажды мистеру Гобсону крупно повезло. Он ссудил деньги мастеру часовых дел, чьё имя я, признаться, позабыл, владельцу небольшой мастерской в Айронглоу. Ссуда была пустячная, но мастер не управился в срок, а обеспечением ссуды согласно договора была его мастерская. Говорят, несчастный мастер битый час ползал в ногах у Гобсона, умоляя его о снисхождении. Но разжалобить того было не проще, чем выдавить каплю молока из куска заплесневевшего сыра. Гобсон отнял его мастерскую, лишив в одночасье и ремесла и надежды. Он сделал это при помощи обычного пера ценой в два пенни, которым, впрочем, орудовал более ловко, чем если бы это был разбойничий кистень. Днём позже разорённый мастер покончил с собой.
— Трагичная история, — выдавил из себя Уилл, — Но только причём здесь…
— Чревоугодие? — Лэйд с фальшивым воодушевление хлопнул его по колену, — Слушайте дальше! Тем же вечером, когда вскрывший вены мастер скорчился в луже собственной крови посреди уже не принадлежащей ему мастерской, мистер Гобсон, удовлетворённый проделанной работой, сытно отобедал в своём клубе в компании приятелей. Гобсона за глаза называли скрягой, но на своих привычках он не экономил, а поесть он и вправду любил. Может, это была единственная его слабость в этой жизни, и отдавался он ей самозабвенно. Ужин был царский, под стать едоку. Венский шницель из лучшей телячьей вырезки, изысканный иберийский хамон, маринованная гусиная печень, приготовленные лучшим японским поваром галиотисы[68] в лимонном соусе, пирог с голубями. Да и запивалось всё это, надо думать, не родниковой водой…
Кажется, перечисление изысканных кушаний мистера Гобсона не вдохновляло Уилла, тот лишь крепче сжимал зубы. Возможно, его укачивало в сотрясающемся и дёргающемся брюхе локомобиля, а может, в памяти ещё был жив визит к Вечным Любовникам. Как бы то ни было, он был слишком хорошо воспитан, чтобы перебивать старшего.
— Пирушка удалась на славу, однако следующим утром мистера Гобсона ждал неприятный сюрприз. Личный повар подал ему обильный завтрак — яйца-пашот, свежие устрицы, французская выпечка с корицей, средиземноморские сыры, ветчина, мёд… Гобсон с аппетитом поел, однако получасом позже внезапно почувствовал себя дурно до тошноты. И неожиданно для себя изверг весь завтрак на роскошный персидский ковёр своего кабинета.
Уилл поморщился. Судя по всему, и в самом деле имел богатое воображение, как и всякий художник.
— Вот уж точно, важная деталь повествования…
— Досадный случай, да и только. Кому из нас не случалось отравиться или подхватить желудочный грипп?.. Мистер Гобсон, раздосадованный, принялся за свои обычные дела и работал до самого вечера, при этом отчаянно маясь животом. Однако на следующий день он обнаружил, что хворь не отступила, напротив, усилила свои позиции в его, Гобсона, теле. Что бы он ни съел, даже если это было сваренное вкрутую яйцо или кусок поджаренного тоста, еда вызывала в его желудке такую бурю, что несколькими минутами позже оказывалась снаружи. Его организм отказывался принимать даже самые постную и невинную снедь. Размоченные в кофе сухари, пресные кукурузные лепёшки, даже листья салата — всё это неизбежно покидало его тем же путём, каковым оказывалось внутри. К вечеру второго дня Гобсон испытывал волчий невероятный голод, однако, что бы он ни съел, пусть даже маковое зёрнышко, оно не могло усидеть в его желудке. Нежнейшие суфле, молочные каши, крем-брюле — всё это извергалось обратно, точно содержимое фонтанов на Трафальгарской площади. Личный повар ничем не мог ему помочь — ни в одной его кулинарной книги не значилось блюд, которые бы не вычеркнуло для себя нутро мистера Гобсона.
Локомобиль, натужно скрипя изношенными покрышками, повернул налево, и Лэйд тут же увидел высокий, как обелиск, каменный шпиль «Эгерии». Похожий на маяк в окружающем его застывшем каменной море, он неизбежно притягивал взгляд, как намагниченный гальванической энергией металлический жезл притягивает железную стружку.
Минут через пять подъедем, прикинул Лэйд. Как раз успею закончить.
— Следующие несколько дней мистера Гобсона были безрадостны — его осматривали лучшие врачи острова, заставляя принимать укрепляющие желудочные порошки и даже, вообразите, глотать каучуковый шланг с глазком на конце. Однако ничего обнадёживающего по результатам своих исследований сказать не могли. Желудок мистера Гобсона, как и все прочие его органы пищеварения, выглядел абсолютно здоровым.
— Возможно, какой-то вид тропической лихорадки, — рассеянно заметил Уилл, — Кажется, я читал о чём-то подобном…
— Не в силах подкрепить свои силы, Гобсон быстро слабел от голода. Пока однажды, привычно катая по столу старую аббатскую крону[69], не сделал страшное открытие. Повинуясь накатившему приступу голода, столь мощному, что затмил благоразумие, он открыл рот и, прежде чем успел сообразить, что происходит,
