Книга Буря и пламя - Элейн Хо

то на ветке, то на корне.

– Я могу вас спасти, – сказала она скорее себе, чем кому-то другому.

И тут же почувствовала несогласие Чудовища – оно волной растеклось по сотканному им королевству.

– Они ведь еще живы, – сказала девушка и затушила очередной огонек. Ее задубевшая кожа запузырилась. – Они прекратили бороться, но нужно…

В этот раз с поверхности ее стащил мальчик.

– Все в порядке, – сказал он.

К горлу Эрис подкатил ком.

– Нет, неправда.

Девочка стала дергать ее за ворот.

– Мы устали.

Эрис повиновалась и убрала свои ветки. Тела детей сгорели почти целиком. В земле остались черные дыры – там, где когда-то были их корни. Девушка собрала все кусочки их тел, какие только нашла. Горло сдавило. Плакать нельзя. Сейчас нельзя быть эгоисткой, нельзя, чтобы им стало больно еще и из-за нее.

Пламя наверху пожирало разросшиеся лозы и лепестки, выплевывая в воздух облачка черного дыма. А под землей Эрис баюкала детей, пока те рассыпались золой прямо у нее в руках. Они беспокойно ерзали, чувствуя, как огонь расползается все дальше, но до того устали, что не могли плакать.

Ей совсем не хотелось, чтобы их последние воспоминания были такими.

– Если позволите, я попробую унять вашу боль, – сказала она.

– Да.

Эрис зажмурилась, вспоминая все, что ей рассказывали дети.

– Вы очень любили моего отца, верно? Хотите еще раз его увидеть?

– Ага.

Эрис вложила свое сознание в останки детских тел, и их мысли слились. Тогда она принялась воссоздавать отца по памяти: сильные руки, пожелтевшую рубашку, потускневшие голубые глаза.

– Седые волосы, – добавил мальчик, дорисовывая размытый образ. – Он поседел, пока работал на каменоломне.

И лицо у него более вытянутое, – добавила девочка, помогая улучшить портрет. – Морщинки вот здесь. Когда улыбается, их становится больше.

В пустоте материализовалась фигура ее отца – загорелого, улыбающегося. Ему в спину било утреннее солнце. Их общие воспоминания наполнили двор Виктории. Он еще не пострадал от огня, а землю тут не успели покрыть плитами. Отец выходил сюда каждый день. Живая детская память сохранила детали, которых Эрис уже не помнила, – от расположения камушков в саду до блеклого цвета кожаных лямок на отцовских сандалиях.

Отец пробежал мозолистыми пальцами по земле, сбрызнул водой пышные прически роз, нашептывая им рассказы о своих дочурках.

Следом в воспоминаниях появились и сами дети. От сухого воздуха они то и дело чихали, но рассвет приносил с собой и повод для радости, когда они слышали легкий стук отцовского посоха и его тихие шаги.

– Еще, расскажи нам еще о твоей младшенькой, той самой, что так и норовит сбежать из дома!

Зачем его убивать? Король пропитал их жаждой мести, но не мог же он внушить им мысли об убийстве отца. Почему же он? Почему? Его единственное преступление – в том, что он жил в этой невыносимо белой вилле (даже алебастр – и тот гораздо темнее, из чего ее вообще построили?), но ведь его улыбка согревала брата с сестрой, утешала их, изнуренных землей, которая их отторгала. Они пытались расспросить об этом короля, но он слышал лишь собственную ярость, и вопросы остались без ответа.

И они всё откладывали отмщение.

– Расскажи еще историю. Расскажи нам про нашего короля, которого ты зовешь Тварью. У него рога, как у барана, и ноги, как у козла? Вот ведь диво.

Чуть ли не на каждом слове отца перебивал кашель. Розы плакали, видя его немощь. Когда он уставал и уходил спать, они пробирались к нему в комнату и впитывали пыль, осевшую в его легких.

– Неужели и впрямь семь лет прошло? – спросил мальчик.

– Они пролетели как одно мгновенье, – добавила девочка.

Еще один вздох. Только короче и тише. Последний измученный выдох.

Угольки дотлели, а вместе с ними и то, что осталось от детей. Даже когда пепел просыпался сквозь пальцы Эрис и ладони остались пустыми, она продолжила цепляться за воспоминания об отце, чтобы только заполнить пустоту. Чтобы страдания не настигли брата с сестрой до самого конца.

– Эрис, – прогремел рядом голос Чудовища, – пора.

– Не хочу уходить.

– Надо.

Эрис зажмурилась, ослабляя хватку. Образ ее отца растаял, а ее саму выдернуло из города, из земли, из пересохшего морского дна. Девушка вынырнула из песка и оказалась в саду.

На руку что-то капнуло.

Все-таки расплакалась.

В миске ничего не осталось. Весь сад вокруг погиб. Только железные треноги остались на месте, точно безмолвные могильные памятники жизни, которая прежде на них цвела.

Глава двадцать шестая

Эрис решила спасти первыми не лилии, не ирисы и не чертополох, а розовые кусты. Наивный выбор, учитывая, как трудно поддерживать их цветение, но девушку переполняла решимость. Эти попытки немного утешали – они напоминали о детях-розах, об отце, о Чудовище и наследии его братьев, и Эрис казалось, что, если их оживить, все получится начать с чистого листа. Она осторожно распутала ветки, отрезала от лоз несколько черенков, которые своим видом внушали надежду, обвила их вокруг треног. Размякшие шипы послушно согнулись, соприкоснувшись с ее кожей.

Вскоре после того, как они отпустили детей-роз, Чудовище куда-то пропало. Эрис не стала его искать – в конце концов, оно тоже оставило ее в покое в тот день, когда она не хотела отпускать отца. Теперь она подолгу задерживалась у статуи Аэру и перечитывала надпись над головой богини: «Время пожирает все».

Так пусть оно сожрет и его горе.

Оно продолжало приносить ей еду каждое утро, но Эрис уже начала добывать пищу сама. Попытка наколдовать хлеб многому ее научила, так что она пока сосредоточилась на простой еде: вишне и миндале. Удивительно, но в эти одинокие минуты магия давалась ей легко – как тогда, во время воскрешения, пока не явилось Чудовище. И все же, несмотря на его чуткий надзор, с садом возникали трудности. Через две недели у нее получилось наколдовать грушу. Эрис с наслаждением вонзила зубы в спелую мякоть, и сок побежал у нее по подбородку. А когда доела, выковыряла ногтем семечки из огрызка и завернула в кусочек ткани. Их оказалось семь.

Шпили замка полыхнули оранжевым, отражая свет закатного солнца, разлившийся по саду. Девушка нарисовала в углу двора прямоугольник на земле, выбрав не слишком солнечное, но и не чересчур тенистое местечко, и выкопала ямку, только уже длиннее, глубже и куда старательнее, чем несколько месяцев назад, когда пыталась вырастить пшеницу.

Развернув ткань, она осторожно достала зернышки и посадила в углубление на одинаковом расстоянии друг от друга. Не всем суждено было прорасти, но счастливчиков Эрис собиралась пересадить в местечко получше, а остальные выбросить. Она закопала ямку, пометила камушками, чтобы проще было найти. Закат сменился безлунной ночью.

О появлении великана возвестил шелест бархата по мраморному полу.

Он ждал ее в углу сада, у крытой галереи, и держал в руке факел. Широко улыбнувшись, Эрис отряхнула руки и пошла к нему. Они уже давно не встречались за ужином.

– Хочу тебе кое-что показать, – вместо формального приветствия сообщил великан.

– А ужинать мы не пойдем?

– Позже, – уточнило Чудовище.

Они зашли в бастион, преодолели один пролет узкой лестницы.

– Я думала, ты прекрасно видишь в темноте, раз так проворно перемещаешься во мраке, – подметила Эрис.

– Нет, просто я всю жизнь тут провел и знаю это место как свои пять пальцев, поэтому мне свет не нужен. А вот тебе он понадобится.

Великан зашагал впереди, держа факел поближе к земле, чтобы осветить Эрис путь. Дыры в полу были наскоро заделаны камнями разных форм и оттенков, их неровные края отбрасывали друг на друга тени. Чудовище и Эрис пересекли коридор и зашли в зал. Они оказались в полуразрушенном крыле. Кто-то смел тут мусор в сторону, расчистив тоненькую тропу к двери в дальнем конце зала. Дальше они вышли на винтовую лестницу, уходящую ввысь, в башню.

– Куда это мы идем? – спросила Эрис.

– Скоро узнаешь.

Когда Эрис добралась до верхней ступеньки, дыхание у нее уже сильно сбилось. Великан открыл дверь, и перед ними протянулся новый коридор. Здесь было гораздо чище, а путь освещали аккуратные подсвечники. В конце коридора их ждала короткая деревянная лесенка. Эрис попыталась выглянуть в узкие бойницы в стенах,