Книга Обязанности человека - Джузеппе Мадзини

момент интеллектуальных журналах. Первый – «Италия и Маццини»[63], прижизненный для итальянского мыслителя и основанный на ряде зарубежных источников, – был помещен в нескольких номерах «Вестника Европы»[64]. Автор статьи, юрист и общественный деятель, постоянный автор издания В. И. Лихачев называет Мадзини «самым заметным из политических деятелей Италии со времен Макиавелли»[65] и предлагает широкий обзор его деятельности, а также истории «Молодой Италии», подробно останавливается на деталях биографии героя своего рассказа, общественно-политическом и культурном контексте эпохи, переводит обширные выдержки (что особенно ценно) из сочинений Мадзини. В завершающей главе своей работы В. И. Лихачев констатирует: «События 1859–1869 годов так близки к нам, что о них довольно трудно иметь полное и ясное представление. Многое осталось неразгаданным; так, не выяснилось еще непосредственное участие Маццини в итальянском перевороте и влияние его на Гарибальди»[66]. Далее эстафету повествования будто бы подхватывает историк Аполлон Александрович Майков, двоюродный брат поэта Аполлона Николаевича Майкова, в статье «Мадзини и Гарибальди», опубликованной в год смерти Гарибальди в журнале «Русская мысль»[67]. В ней автор описывает судьбы, взаимодействия и разлады двух великих итальянских революционеров и неоднократно называет Мадзини учителем Гарибальди, что вполне справедливо, несмотря на их далеко не всегда ровные отношения. Влияние Мадзини на Гарибальди (и наоборот), пожалуй, тема для отдельного исследования, но нельзя не заметить, к примеру, что мотивы Гарибальди и гарибальдийцев, которые участвовали в борьбе народно-освободительных движений в ряде стран Латинской Америки и Европы, предстают куда более ясными, если обратиться к мысли Мадзини о том, что язык и культура дарованы человеку Богом, что каждое отечество и каждая нация исполняют свою особую и уникальную миссию во благо всего человечества. Из данного положения следует и необходимость поддержки национальных сил по всему миру. Это представление нашло отражение в формуле, озвученной в работе «Обязанности человека»: «Где бы вы ни находились, в среду какого народа ни бросила бы вас судьба, сражайтесь за свободу этого народа, если этого требует момент, но сражайтесь как итальянцы, чтобы кровь, пролитая вами, принесла славу и любовь не вам одним, но и вашей Родине»[68].

Спустя более 20 лет после выхода статьи А. А. Майкова все в том же журнале «Русская мысль» была опубликована довольно крупная критическая биография Мадзини в качестве отклика на празднование столетия итальянского мыслителя[69]. В ней автор дает следующую характеристику взглядов национального героя Италии: «Философия Мадзини проста и ясна. Она как бы создана, чтобы произвести политическую и социальную революцию, совмещая философию и религию, идею и культ. Как философская система, учение Мадзини далеко не совершенно, но как этическое социальное мировоззрение, как философия жизни, оно не имеет равных»[70].

Не раз упоминал о Мадзини и Н. Г. Чернышевский в своих политических обозрениях «Современника» в 1859–1860 годах[71]. Увы, осталась нереализованной идея «русского гарибальдийца» Л. И. Мечникова о серии публикаций для все того же «Современника» о политической панораме тогдашней Италии, в том числе большой очерк о Мадзини[72]. В приложении к журналу «Современник» также был напечатан роман сподвижника Мадзини, члена «Молодой Италии» Джованни Доменико Руффини «Записки Лоренцо Бенони», в котором Мадзини был выведен под именем Фантазио. Наконец, в «Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона» в самом конце XIX века личности и идеям Мадзини также была посвящена обстоятельная статья В. В. Водовозова[73].

В то же время в среде русской политической эмиграции XIX века в Европе деятельность и идеи Джузеппе Мадзини были хорошо известны. Его младший современник Александр Герцен, так же как и итальянский революционер, нашел пристанище в Женеве после того, как вынужден был покинуть родину. Здесь, в столице Швейцарии, они и познакомились лично в 1849 году. Самого Мадзини и его ближайший круг Герцен ярко описывает в книге «Былое и думы»: «Маццини очень прост, очень любезен в обращении, но привычка властвовать видна, особенно в споре; он едва может скрыть досаду при противоречии, а иногда и не скрывает ее. Силу свою он знает и откровенно пренебрегает всеми наружными знаками диктаториальной обстановки. Популярность его была тогда огромна. В своей маленькой комнате, с вечной сигарой во рту, Маццини в Женеве, как некогда папа в Авиньоне, сосредоточивал в своей руке нити психического телеграфа, приводившие его в живое сообщение со всем полуостровом. Он знал каждое биение сердца своей партии, чувствовал малейшее сотрясение, немедленно отвечал на каждое и давал общее направление всему и всем с поразительною неутомимостью. Фанатик и в то же время организатор, он покрыл Италию сетью тайных обществ, связанных между собой и шедших к одной цели»[74]. ЗатемГерцен и Мадзини встречались много раз и в Париже, и в Лондоне, состояли в переписке. Герцен отмечал, что итальянский мыслитель «принял самое теплое и деятельное участие в несчастиях, которые пали на мою семью»[75] и в дружеской, семейной корреспонденции называет его на русский манер «Осип Иванович»[76]. Во втором томе «Былого и дум»[77] имя Мадзини упоминается больше 200 раз (!), он становится одним из важнейших героев повествования, что указывает на его значительную роль в европейском революционном движении эпохи и на роль в жизни самого русского писателя. Между тем, собственно, самим воззрениям Мадзини Герцен в книге уделяет не так много внимания, критикуя его в основном за неприятие социализма[78]. О комплексе идей «апостола Рисорджименто» из книги можно лишь сделать самые поверхностные и общие выводы.

Зато другой русский революционер – Михаил Бакунин обращается непосредственно к мысли Мадзини и подвергает ее в своих работах острой критике, хотя и признает авторитет и заслуги итальянца в общественной деятельности. В 1871 году на французском языке была опубликована ключевая полемическая работа Бакунина, посвященная взглядам итальянского революционного патриота: «Политическая теология Мадзини и Интернационал»[79]. Последовательный материалист Бакунин выступал против религиозного и политического идеализма Мадзини, в котором видел угрозу для человеческой свободы. Атеист и анархист не мог принять веру Мадзини в божественное происхождение мира и прогресс как божественное провидение. Для Бакунина слова «теолог» и «теология» однозначно имели отрицательное значение. Принято считать, что именно из этой работы термин «политическая теология» позаимствовал немецкий юрист Карл Шмитт[80] и, лишив его негативной коннотации, сделал одним из важнейших для политической философии в XX веке. Шмитт обращается к идейному противостоянию Мадзини и Бакунина в работе «Римский католицизм и политическая форма» (1923)[81], хотя и не указывает в связи с этим конкретной работы русского анархиста. Подробнее с