Книга Самая лёгкая лодка в мире - Юрий Иосифович Коваль

ты.

— Балабол, — подтвердил шурин Шура.

— Какая нога? — приставал Орлов. — Объясните толком.

— Памятник культуры нога, — досадливо пояснил кум. — Мужская каменная нога. Валяется в крапиве. В доисторические времена она была приделана к каменному телу. А ты, Леха, не очень культурный — про ногу за столом!

— Балабол, — снова подтвердил шурин.

— Кто сказал, что я балабол? — тяжко проговорил Леха Хоботов.

— Это я сказал, Леха, потому что некультурно за столом про ногу говорить.

— А кто начал про памятник культуры?

— Я и начал, Леха. Но ведь я не сказал про ногу, потому что дядя Кузя сказал, что это некультурно, а про ногу сказал ты, и тогда я сказал, что ты балабол… но я не…

Довести свою мысль до конца шурин не успел.

Правая Лехина рука, не дослушав Шуру, внезапно и быстро отделилась от тела.

Она пролетела над столом и, обогнув самовар, с ходу хлопнула шурина по зубам.

Охнув, шурин грохнулся на пол, а рука, описав в воздухе дугу, как австралийский бумеранг, вернулась к хозяину и, грубо говоря, присобачилась к телу.

В наступившей тишине послышался голос кума:

— Я извиняюсь, а вы в Архангельском пивали чай?

Глава XXVII

Щучья голова

Ответить на вопрос кума Орлов пока не мог.

Зрелище полета Лехиной руки потрясло его. Орлов окаменел не хуже той ноги, что валялась в крапиве.

Да и все общество как-то притихло и вращало глазами. Главное, неясно было, как и на что надо реагировать: на полет или на удар по зубам?

Пожалуй, реагировать приходилось на полет. Удары-то мы видывали и от нелетающих рук, а вот полеты наблюдали нечасто.

Шурин между тем довольно весело привскочил с пола и, потирая челюсть, замахал на Леху укоризненно пальцем.

— А ты, Леха, — сказал он. — Ты, Леха, не только балабол. Ты еще и — забияка.

Орлов зашевелился.

— Это что же такое? — обиженно почему-то сказал он. — Это рука, что ли, летала?

— Да нет, — сказал кум, — это так, ничего особенного.

— Как же ничего особенного? Ведь если в Москве рассказать, что тут руки летают, знаете, что будет?

— Что?

— Ну я не знаю, но что-то будет!

— А ничего и не будет.

— Да ведь она же летает!

— Пускай летает, — сказал кум. — А я вот интересуюсь, вы в Харькове пивали чай?

— В Харькове я пивала, — неожиданно открыла рот Клара Курбе. — Чай был индийский со слоном, а к чаю варенье клубничное. А вот насчет полета отдельных частей тела я и прежде слыхала, но наблюдаю впервые. Интересно, как вы этого достигаете?

Обмакнув вареник в сметану, Леха улыбнулся.

— Тренировка, — сказал он.

Между тем капитан мой фотограф на полет Лехиной руки вниманья не обратил. Так и сяк обсасывал он щучьи плавники, запивал квасом, заедал коркою рыбного пирога.

Я тоже особо не взволновался. Куда больше тревожил меня непонятный, все еще висящий на губах Кларин поцелуй.

«Рука летающая ладно, — думал я, — пускай летает, а вот поцелуй — странный фрукт».

Где-то в самой глубине души зрела у меня мысль, что не худо бы этот фрукт повторить.

Думая о поцелуе, я все-таки отметил про себя, что рука Лехина отрывалась вместе с рукавом пиджака, а потом рукав как бы пришился. Это было забавно.

— Странно, очень странно, — сказал Орлов, удивленно оглядывая нас с капитаном. — Все восхищаются, что у человека летает рука, а эти — ноль внимания.

Капитан оторвался от блюда, поднял к Орлову глаза.

И тут я заметил, что не только Орлов, но все общество, собравшееся за столом, удивленно разглядывает нас. Дескать, как же так — у человека летает рука, а эти не замечают, будто стрекоза пролетела.

И даже шурин смотрит обиженно. Похоже, он больше обижался на нас, чем на Леху, от которого получил по зубам. И я понял, что шурин нарочно «подставился», подыграл Лехе, чтоб тот показал, на что способна его рука.

— А чего тут восхищаться, — сказал капитан, — она ведь не только летает, она еще по зубам бьет… Если б она собирала цветочки.

— По зубам это я так, для примера, — сказал Леха, — можно и цветочки.

И он крутанул рукой, примериваясь к форточке.

— Да ладно, верю, — сказал капитан, но Леха уже сделал бровями какое-то метательное движение, и рука шмыгнула по воздуху к окну, через форточку улизнула на улицу.

Все замерли. И даже шурин перестал жевать. Неудобно все-таки есть пельмени, когда чья-то часть тела покинула общий стол. Несколько минут все напряженно молчали. Наконец послышался стук в дверь.

— Войдите! — крикнул шурин.

Дверь распахнулась, и рука Лехина ворвалась в дом, зажав в кулаке ромашку. Галантно изогнувшись в воздухе, она поднесла цветок девушке.

— Спасибо, — сказала Клара Курбе и тут же вплела ромашку в волосы.

Все дружно зааплодировали. С ромашкой в каштановых волосах Клара была… гм… дьявольски хороша.

— А теперь капитан доволен? — спросила она.

— Меня все это не касается, — хмуро ответил капитан.

— Да он просто завидует, — подал голос Леха Хоботов. — У него-то ничего не летает.

— Завидовать тут нечему, — сказал капитан. — Видали мы кое-что похлеще летающей руки… А вот некоторые девушки меня удивляют.

— Чем же? — спросила Клара.

— Не знаю, как это объяснить… но нельзя брать ромашку у той самой руки, которая только что зубы дробила.

Капитан встал, тронул меня за плечо.

— Пойдем, — сказал он, — нужно поговорить.

— Куда это? — крикнул шурин. — А самовар пить?!

— Сейчас вернемся, — сказал капитан, — две минуты.

Мы вышли на крыльцо. Капитан держал меня за руку, и я чувствовал, как мелко и нервно дрожит он.

— Отойдем подальше.

У забора, под шуршуриным окном, мы остановились.

— Слушай, — сказал капитан, — ты сказал, что Орлов снился тебе там, на берегу Илистого.

— Снился.

— А Клара?

— Снилась, — чуть смутившись, подтвердил я.

— Да, — задумчиво сказал капитан, — теперь все ясно.

— Что тебе ясно?

Капитан не ответил.

— Загляни в окно, — неожиданно сказал он, — погляди, что они делают?

Я поднялся на цыпочки, заглянул в окно и вздрогнул. Вся компания, что сидела за столом, — и Кузя, и шурин, и Леха Хоботов, и Орлов с Кларой, — все смотрели в окно, прямо мне в глаза. Я отпрянул.

— Поздно, — сказал капитан. — Заметили. Догадались, что я догадался. А я уж давно все понял, но когда она взяла ромашку…

— Что ты понял? Объясни.

— Папашка раздвоился. У него же две головы — щучья и медвежья. Ну вот, щучья — это Клара, а медвежья — Орлов. Приделал к головам по телу и явился к нам. Настоящий Орлов сидит в Москве, и Клара там,