Книга Седой Кавказ - Канта Хамзатович Ибрагимов

очередь средний, ярко-красный, гонял младшего – грязновато-белого. Арзо с детства любил наблюдать за жизнью петушиного гарема, удивляла его эта с виду суматошная жизнь. Однако теперь, когда он сам проводил бурную жизнь на ферме, все эти птичьи сцены стали ему так знакомы, понятны и даже порою забавны и смешны.

И вот по весне два младших петуха схлестнулись. Пошла переоценка сил по возрасту и силе. Отчаянно бились два петуха. Средний, ярко-красный, с виду крупнее, и он напирал грудью уверенно, с яростью. Но молодой не сдавался, и даже какая-то дерзость сквозила в его движениях. И хотя он и отступал, и уходил от удара, чувствовалась в нем наглость, вызывающая самоуверенность.

Петухи взлетали в воздух, грудью били друг друга, когтями лезли в глаза, а клювы, мощные клювы наносили резкие удары по голове соперника. Кровь выступила на хохолке молодого петуха, и он отступил и, когда казалось, что он сдался, вновь сбоку налетел на противника, получил сдачи и бросился вдоль ограды по огороду. Средний помчался, крича, за ним. Вот они очертили круг. Самый взрослый петух стоял посередине огорода, наблюдая за происходящим и озабоченно чуфыркал. Вдруг, прямо рядом с Арзо, молодой петух развернулся и с ходу стал атаковать преследователя. Вновь молодой вроде бы уступает и убегает, вновь преследование. Теперь Арзо увидел, как тяжел в дыхании и в движениях средний, ярко-красный петух, как закапала кровь и на его хохолке. Вновь остановка, безжалостный бой, и вновь преследование. Так продолжалось долго, наконец средний сдал, а молодой как ни в чем не бывало, полный сил, стал долбать его клювом. Средний петух упал, все, он окончательно повергнут, но нет к нему жалости у молодого петуха. Тогда Арзо подскочил, взял на руки поваленную птицу, а молодой наглец все лезет в бой, в кисть учетчика до боли и крови ударил клювом и еще прыгал вверх, пытаясь даже в руках человека достать извечного солюбовника. Самбиев ногами отгонял драчуна, наконец молодой петух понял, с кем имеет дело, и недовольно гогоча, важно удалился.

Арзо сел на чурбан, осмотрел петуха: глаз выбит, весь в крови, сердцебиения не слышно, в оставшемся глазу смертельная тоска и обреченность, голова просто валится, не держит ее избитая шея. И почему-то сразу вспомнил учетчик свою драку с зоотехником. Все один к одному, тот же метод, те же приемы.

Он занес петуха в дом, хотел напоить, сунул в клюв хлеба. Птица машинально ухватила лакомый кусочек, но проглотить не смогла. Тогда Арзо отнес несчастную птицу в сарай и запер дверь.

С испорченным настроением, в угнетенном не известно от чего состоянии, Самбиев пил в доме чай, когда вновь раздались петушиные крики. Он вышел во двор и увидел, как из довольно высоко расположенного оконца сарая выпрыгнул, гогоча, молодой петух, встал на цыпочки, замахал степенно крыльями и громко, важно растягивая звук, прокукарекал. Арзо вошел в сарай, посередине валялся добитый петух, вся голова у него была в крови.

С любопытством Самбиев стал наблюдать за дальнейшими событиями. Истерзанный боем, красный от крови, а не белый молодой петух нагло сблизился со старшим петухом. Нет, он в бой не бросался, еще как-то соблюдал дистанцию, но и в стойке старшего нет былой важности и уверенности… Самбиев вспомнил сразу же старика-бригадира. Какой-то горький, твердый ком подкатил к горлу, его даже стошнило. «Не вечно я буду молодым», – пронеслась обжигающая, предательская мысль.

После обеда дрались оставшиеся два петуха. По опыту прошлых лет Арзо знал, что эти двое до конца биться не будут, просто произойдет передел гарема. Однако какие-то ужасные, звериные инстинкты обнаружил он в себе, и ему стало страшно, даже противно за себя, за свое гниющее нутро… На вечернюю дойку он не поехал, а двинулся прямо в контору и твердо попросил председателя или уволить его вовсе, или куда-либо перевести.

– Что, разве жизнь плохая? – усмехнулся председатель.

– Не для этого я заканчивал вуз, – оправдывался прежде всего перед самим собой Самбиев. – Вон у нас в специалистах без образования ходят, а я все в учетчиках.

– А что, учетчиком плохо? – все ухмылялся председатель колхоза Шахидов. – Вроде ты неплохо там устроился.

Краска залила лицо Самбиева, под столом нервно сжались кулаки.

– А вакантных должностей у меня нет, нигде нет, – выпуская клубы дыма, продолжал председатель. – Так что возвращайся на свою ферму, а то доярки скучать будут.

– Что ты хочешь сказать? – исподлобья уперся Самбиев в Шахидова.

Снисходительная ухмылка с лица Шахидова слетела, он моментально вспомнил дурной нрав учетчика.

– Ну, посмотрим, – попытался Шахидов разрядить обстановку. – А вообще-то, ты ведь знаешь, что свободных мест нет, и так сверх штата девять человек в конторе держим.

– Так полконторы даже среднего образования не имеет, а я с отличием окончил университет – и в учетчиках, – все больше и больше раздражался Арзо. – Что это такое?

– Но у людей ведь опыт работы.

– Знаю я, какой опыт!

Председатель погасил сигарету, тяжело впился в лицо Самбиева. «Нет уж, этого придурка к конторе подпускать нельзя», – твердо решил он, а вслух продолжил:

– Ты, Самбиев, обратись по этому вопросу в отдел кадров и потом в бухгалтерию или плановый отдел. Ты ведь контактируешь с ними. Если специалисты не возражают тебя взять в свои отделы, то я только буду способствовать этому. Понятно? А сейчас на ферму, дойка идет.

– На ферму я больше не пойду в качестве учетчика, – не двигался со своего места Самбиев.

– А кем пойдешь? – вновь ухмылка засквозила на лице председателя.- Может, сразу председателем колхоза? Или… – он хотел сказать евнухом, но в последний момент сдержался, просто про себя подумав об этом, совсем рассиял лицом. – Короче, Самбиев, мне некогда, или занимайся работой, или делай что хочешь, а кабинет освободи.

В приемной Арзо написал заявление о предоставлении ему отпуска без содержания «в связи с семейными обстоятельствами», бросил бумагу секретарю на стол и вышел из конторы. Вечерело, весна была в разгаре. Вокруг здания и во дворе копошились колхозники: белили деревья, подметали асфальт, пропалывали заросшие бурьяном клумбы; мыли позабытый бюст Карла Маркса, в нескольких местах вывешивали плакаты с призывами к самоотверженному труду и подвигу.

– Арзо, ты почему не на дойке? – интересовались работники конторы.

– Отдоился, – угрюмо усмехнулся Самбиев. – А что это вы так стараетесь?

– Ты что, не в курсе? Завтра открытое партийное собрание, говорят, из Грозного и из района все руководство прибудет. Вот и наводим