Книга Французская кухня в России и русской литературе - Виталий Леонидович Задворный

на плечах…»:

И грезить, будто жизнь сама

Встает во всем шампанском блеске[515].

Уже в первой половине XIX века с шампанским встречают Новый год. Александр Герцен, переведенный из ссылки в Вятке во Владимир, встречает Новый, 1838 год, как он пишет в «Былое и думы», «самый лучший и самый светлый год моей жизни», на отдаленной от Москвы станции вместе со своим верным слугой: «Новый год своего рода станция. Матвей принес ветчину и шампанское. Шампанское оказалось замерзнувшим вгустую; ветчину можно было рубить топором, она вся блистала от льдинок: но à la guerre comme à la guerre. „С Новым годом! С новым счастьем!“— в самом деле, с новым счастьем. Разве я не был на возвратном пути? всякий час приближал меня к Москве, сердце было полно надежд»[516]. А Василий Курочкин в стихотворении «За которую из двух?», написанном в 1860 году, сообщает о шампанском на Новый год уже как о патриархальном завете:

Но русский же завет патриархальный

Велит встречать шампанским Новый год[517].

В канун Нового года, 30 декабря 1888-го, Антон Чехов пишет Алексею Суворину: «Поздравляю Вас с Новым годом! Ура-а-а-а! Счастливцы, Вы будете пить или уже пили настоящее шампанское, а я бурду!»[518]. Но почему Антон Павлович сам будет пить бурду, он не сообщил. А вот воспоминания Бориса Зайцева «Мы военные» о праздновании Нового года в 1917 году, который стал последним для старой России: «Хрусталь сервировки, цветы, индейка, мороженое, шампанское, поляк лакей в белых перчатках, дамы в бальном, мужчины в смокингах. Прежний русский мир точно давал свое последнее представление перед закрытием: спектакль перед закрытием сезона»[519].

Но и новая наступающая эпоха тоже была связана с шампанским. Игорь Северянин, уже предчувствуя «ревущие 20-е» XX века с их «стрекотом аэропланов и бегом автомобилей», создал свое самое известное стихотворение «Увертюра», начинающееся хрестоматийными строками:

Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!

Удивительно вкусно, искристо и остро!

Завершить этот перечень ассоциаций, возникавших в поэтическом воображении русских поэтов, можно строками из стихотворения «В день моего рождения» Антона Дельвига, у которого шампанское, приобретая черты трансцендентальности, переходит в мир иной, куда-то на берега Леты в Элизиум теней:

Завернувшись, мы уйдем

И за мрачными брегами

Встретясь с милыми тенями,

Тень Аи себе нальем[520].

Теперь время рассказать о домах шампанских вин, из которых в русской литературе достойно представлены всего лишь три из более пятидесяти ныне существующих, но зато самые известные, а именно «Моэт», «Вдова Клико» и «Рёдерер». Значительно реже упоминается дом шампанских вин «Мумм». Первым русскими поэтами был воспет «Моэт».

«Моэт»

Moët & Chandon — крупнейший дом шампанских вин, основанный Клодом Моэтом в 1743 году и названный им тогда Maison Moet. Внук Клода Моэта Жан-Реми Моэт в 1832 году разделил доли собственности в компании по 50 % между сыном Виктором Моэтом и зятем Пьером Габриэлем Шандоном. Так в названии шампанского появилась еще одна фамилия. В 1971 году Moët & Chandon объединился с коньячным домом Hennessy, а в 1987 году с компанией Louis Vuitton, в результате чего образовался крупнейший в мире концерн по производству предметов роскоши Louis Vuitton Moët Hennessy — LVMH.

Петр Вяземский, первым из русских поэтов посетивший Эперне, где находится резиденция этого дома шампанских вин, и побывавший «в подвалах у Моэта», в стихотворении «Эперне» писал:

Моэт — вот сочинитель славный!

Он пишет прямо набело,

И стих его, живой и плавный,

Ложится на душу светло.

Живет он славой всенародной;

Поэт доступный, всем с руки,

Он переводится свободно

На все живые языки.

Недаром он стяжал известность

И в школу все к нему спешат:

Его текущую словесность

Все поглощают нарасхват.

Поэм в стеклянном переплете

В его архивах миллион…[521]

Также в русской литературе середины XIX века у Николая Некрасова читаем в стихотворении «Послание к другу (из‐за границы)»: «Моэта легкий хмель»[522], а у Аполлона Майкова в стихотворении «Что за милый этот мальчик (из Гейне)»:

Что за милый этот мальчик!

Как он рад всегда поэту

Предложить отведать устриц.

Сделать честь его Моэту![523]

Но ко времени написания этих стихотворений лидирующее положение «Моэта» давно теснила госпожа Клико.

«Вдова Клико»

Животворящее Клико.

О нектар жизни, вдохновенье,

Клико, веселие сердец!

Так восхвалял это шампанское в поэме «Обед» Владимир Филимонов[524].

Филипп Клико-Мюирон, будущий тесть Барб-Николь Клико-Понсарден, основал в 1772 году дом шампанских вин. В 1805 году, после смерти мужа, Барб-Николь Понсарден, вошедшая в историю как вдова Клико, становится во главе ранее принадлежавшего ему дома шампанских вин, которому дает новое название — Veuve Clicquot Ponsardin. В настоящее время дом шампанского Veuve Clicquot Ponsardin так же, как и Moët & Chandon, принадлежит концерну Louis Vuitton Moët Hennessy.

С находки бутылки шампанского «Veuve Clicquot» («Вдова Клико») начинаются захватывающие приключения в романе Жюля Верна «Дети капитана Гранта»: «Прежде чем вскрыть бутылку, Гленарван осмотрел ее снаружи. У нее было удлиненное крепкое горлышко, на котором еще уцелел обрывок проржавленной проволоки. Стенки ее были так плотны, что могли выдержать давление в несколько атмосфер. Это говорило о том, что бутылка из Шампани. Такими именно бутылками виноградари Эпернэ и Аи перешибают спинки стульев, причем на стекле не остается даже самой маленькой трещины. Неудивительно, что и эта бутылка смогла вынести испытания дальних странствований. „Бутылка фирмы Клико“, — объявил майор»[525].

В 1814 году, когда уже отошли в прошлое Наполеоновские войны, госпожа Клико-Понсарден отправила в Россию свое шампанское урожая 1811 года — того самого года, в августе которого на небе появилась комета. В тот год после необычайно жаркого лета наступила очень теплая осень, которая принесла удивительный урожай винограда. Это отметила и русская пресса: «Нынешнее вино превзойдет добротою вина всех прежних лет, не исключая даже и 1748 года»[526]. Вино этого года оказалось превосходным, и его образно назвали vin de la comète («вино кометы»)[527]. Пушкин дважды использовал эпитет этого вина. В стихотворном послании к Якову