Книга Ничем не интересуюсь, но всё знаю - Виктория Токарева

Тонино тоже прилип к Лоре. Он часто приезжал в Москву из Италии, привозил подарки, высаживался в кресло и вещал. Говорил, говорил, Лора переводила, переводила, и не надоедало ему говорить, Лоре переводить, а мне слушать.

Квартира Лоры рядом с «Мосфильмом» – однокомнатная, крошечная. Лора откусила от комнаты кусок для спальни, поставила раздвижную дверь.

Спальня – метров шесть. Там помещаются двуспальняя кровать и трехстворчатый шкаф. И минимальное пространство, чтобы подойти к кровати и к шкафу. Далее все это отсекается раздвижной дверью – и мы попадаем в гостиную, она же столовая, она же кабинет.

Не жилище, а норка для мышей. Но Тонино все это преобразил. Сделал стиль кантри. Деревенские половички, деревенский буфет.

Художник Рустам Хамдамов закрасил буфет темно-зеленой краской, и на этом фоне нарисовал цветы в стиле художников-примитивистов. Красота, хочется заплакать.

Однажды мы обедали у Лоры: я, Данелия и Буба Кикабидзе. Тонино в это время был в Риме.

Буба окинул взглядом жилище Лоры. Сказал:

– Если к тебе заберутся воры, все вынесут, а потом продадут, их выручка составит рублей пятнадцать.

Буба намекал на нищенскую обстановку.

Лора промолчала. Молчание бывает разным. Это было молчание с оттенком презрения.

Буба Кикабидзе – красавец, альфа-самец. Он привык нравиться. Ему не надо было завоевывать женщин. Они сами падали на него, как спелые груши. Но не Лора. Зачем ей женатый ходок, когда ее ждал штамп в паспорте и прописка в Риме? Буба ограничился борщом и чашечкой кофе.

На «Мосфильме» стало известно о планах Лоры, ее выгнали с работы. Но выгнали не совсем, просто дали другое место: в архиве.

Однажды я зашла к ней на работу. Лора сидела в маленькой комнате – настолько пыльной, что пыль была видна. Она висела в воздухе, как туман. Лора сидела в тумане и дышала этим туманом.

Одно не соответствовало другому, как если бы Жар-птица случайно залетела в деревенский курятник. Несправедливость была вопиющей.

Я подумала: какое счастье, что у Лоры есть Тонино. Он выдернет ее отсюда и вывезет в другую жизнь на белом коне.

Тонино в очередной раз прилетел в Москву. Лора не поехала его встречать, а кого-то послала из своего окружения. Встречающий ждал в аэропорту, но Тонино не появился. Мобильных телефонов тогда еще не было. Сколько ждать непонятно и надо ли ждать? Может, Тонино не прилетел…

Встречающий проторчал в аэропорту часа два и уехал восвояси. А оказалось: на паспортном контроле задержали молодого итальянца и не пропустили. Тогда остальные итальянцы, прилетевшие на данном рейсе, устроили сидячую забастовку в знак солидарности. Сидели до тех пор, пока паспортный контроль не отцепился от парня.

Весь самолет, включая Тонино, забрал свой багаж и вышел в зал, к встречающим.

Тонино никто не встречал. Он стоял в растерянности, не смея поверить в такое равнодушие. Как можно не встретить? А оказалось – можно.

Тонино взял такси и подкатил к дому Лоры.

Лифт не работал. У Тонино два неподъемных чемодана с подарками. Лора живет на восьмом этаже. Надо карабкаться на восьмой этаж.

Все несчастья как будто собрались в кучу и обрушились на Тонино.

В конце концов он дополз до нужной квартиры. Стал звонить в дверь, неуверенный в том, что ему откроют. Может быть, Лора нашла кого-то получше, помоложе и уже вышла замуж и новый муж уже сидит в ее квартире кантри и смотрит телевизор…

Но Лора открыла. Глаза ее сияли радостью встречи.

Взбешенный Тонино переступил порог, поставил чемоданы и сказал:

– Я беру свое предложение обратно. Я не женюсь на тебе.

– Хорошо, хорошо, – согласилась Лора.

Она поняла, что спорить опасно. Тонино был злой, как вепрь. Пусть разденется, и поест, и примет душ.

Тонино так и сделал: разделся, и поел, и принял душ. А может, наоборот, сначала принял душ, потом поел.

Они легли.

– Ты меня прости, но я погорячился, – проговорил Тонино.

– Когда? – не поняла Лора.

– Когда сделал тебе предложение. Я не хочу на тебе жениться. И не буду.

Если бы такое было со мной, я бы спросила:

«А зачем ты приехал? Тебе жалко денег на гостиницу?»

«Могу потратиться, – ответил бы он, – я не бедный».

«Ну вот и отправляйся. Здесь недалеко есть отель…»

Он бы ушел в отель. И на этом все закончилось. Самолюбие столкнулось с другим самолюбием. А зло высекает зло. Точка.

Лора не из тех. Она умеет видеть на два шага вперед. Она сказала:

– Не хочешь – не женись, дорогой. Делай так, как тебе удобно. Береги себя. Единственная просьба: встань на минуточку.

– Зачем?

– Надо.

Тонино встал.

Ложе состояло из двух кроватей, придвинутых одна к другой. Матрасы слегка разъехались, образовалась щель. Лора сдвинула матрасы вплотную, ликвидировала щель, которая разъединяла тела. Образовалась единая плоскость.

– Ложись, – разрешила Лора.

Тонино лег. Лора прильнула к нему. Они составляли единое общее целое. Это то, чего Лора хотела добиться.

Наутро они пошли в ЗАГС и подали заявление.

Лора умела переступить через настоящее во имя будущего. В этом и состоит женский ум.

Бракосочетание состоялось в Москве.

Приехал Микеланджело Антониони – красивый, худой, немолодой и высокомерный. С ним была Энрика, его девушка, в прошлом наркоманка. Молодая, невзрачная. Что в ней разглядел Микеланджело, я не поняла, но меня никто и не спрашивал.

Свидетели и гости стояли небольшим стадом. Я была среди гостей. От меня несло гуталином, как в солдатской казарме. Моя мама начистила мне сапоги, чтобы я получше выглядела.

Запах не соответствовал событию, но никто ничего не сказал.

Церемонию бракосочетания вела женщина, работник ЗАГСа с высокой прической, которая называлась «хала». Через ее плечо пролегала широкая лента, как у Кутузова. В руках – стеклянная указка.

Ведущая – воплощение государства и права. Указка – как скипетр у царицы.

Она произносила торжественную речь насчет ячейки общества и дирижировала скипетром.

Антониони и Энрика не могли сдержать насмешки. Они наклонили головы и давились смехом. Ведущую это смущало. Она поглядывала в их сторону, но молчала. Терпела. Хотя поведение итальянцев оставляло желать лучшего. В конце концов, они в гостях и должны вести себя соответственно. Но нет. Избалованный славой Антониони позволял себе демонстрировать превосходство. В его представлении русские – первобытные люди и до сих пор качаются на хвостах.