Книга Институт благородных убийц - Анна Зимова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что стряслось? — рявкнул врач, раздвинув двумя пальцами ей веко.
— Сердце, — выдавила она.
— Отлично. А сердце — что? Болит? Стучит?
— Болит. Приступ, может.
Он приник к ней со стетоскопом.
— Ногами шевелить можете? — спросил врач Зинаиду.
Она молчала и лишь стала моргать чаще обычного.
Он постучал по спинке стула, на котором она сидела, чтобы привлечь ее внимание.
— Ногами пошевелите, говорю!
Она повозила по полу ступнями.
— Больно, когда я так делаю?
— Нет.
— Встать попробуйте.
Она медленно-медленно поднялась и осталась стоять, сгорбившись. Я уловил характерный запах.
— Бабка-то обдулась у вас, — недовольно заявил врач, — переодеть не могли? Мы мыть ее должны?
— Это по дороге произошло, — возмутился Саша, — во что я ее должен был в машине переодевать?
— В одежду, которую вы взяли для нее в больницу.
— Но я не подумал…
— А надо было бы. Восемьдесят четыре года, и шумы в сердце. Вы думали, мы ей укольчик сделаем и домой отправим?
Саша только пожал плечами.
— Ладно, — рявкнул врач, — застегните ей кофту. Поехали.
Зинаиду это вывело, наконец, из оцепенения. Она засуетилась, глаза стали совершенно осмысленными. К ней вернулись ее властность и подозрительность.
— Куда поехали? — спросила она придирчиво, снова садясь на стул.
— Делать снимок. И кардиограмму.
— Зачем?
— Затем, что надо.
Но Зинаида так просто сдаваться не собиралась.
— Не пойду, — сказала она.
Доктор спросил нас с Сашей:
— Что делать-то будем?
— Немножечко посижу, и поедем, — предложила Зинаида.
— Вы у нас одна, что ли? Вставайте.
Зинаида позволила себя одеть. Вошедший санитар усадил ее в кресло. Мы едва поспевали за ней, когда он катил ее по коридору. Я увидел в ее глазах страх. Нижняя челюсть зачерпывала из воздуха что-то невидимое. Она больше не играла. Неизвестное еще, но неизбежное зло, что ждало ее в больнице и которое она только теперь стала осознавать, заставило ее окаменеть от ужаса.
— А разве надо снимок? — прошептала она.
— Вы же знаете, — похлопал я ее по руке.
Челюсть снова заходила ходуном, и только через несколько секунд ей удалось произнести:
— Может, не стоит?
— Вы как ребенок, право. Ничего там с вами не сделают.
Она утвердительно покачала головой, но страх в глазах не рассеялся.
— А дома нельзя? — промямлила Зинаида Андреевна.
— Что — «дома»? — засмеялся санитар. — Сделать снимок? А как же. Говорите адрес, мы доставим вам аппарат.
Возле кабинета «ЭХОкардиограмма» она снова заистерила:
— Одна не пойду! Пусть они тоже.
— Нельзя, — буркнул санитар.
На календаре за его спиной было 2 января.
— Руку отпустите-то, — весело цыкнул на нее санитар, когда она попыталась вцепиться в дверной косяк.
Нам с Сашей сказали ждать. Мы сели на скамейку. Я с ужасом понял, что нам нужно о чем-то говорить, но я не мог придумать уместной случаю фразы, кроме: «Так вы существуете, значит? Ну и ну».
Вблизи Сашина эффектность потускнела, на красиво загорелой коже стали заметны внушительные складки, рот оказался сухим, покрытым мелкими трещинами. Жидкие волосы выгорели прядями. Тридцать лет, которые я дал ему с расстояния, при ближайшем рассмотрении превратились в сорок. Зинаидин племянник был похож на покрытого морщинами мальчишку. На лице приковывали внимание очень светлые глаза, диковинные, чуточку бешеные — казалось, что он удивленно таращится. Я пытался вспомнить, что рассказывала мне о нем Зинаида. Не вспоминалось ничего. Сколько лет он прожил в Канаде? Кажется, двадцать. Ничего я о нем не знал, лишь то, что он — выдуманный племянник Зинаиды, фантомный родственник, взлелеянный ею в ее больном сознании для того, чтобы тешить самолюбие. Я думал, для Зинаиды он играет ту же роль, что и трещотка для гремучей змеи. Нам тыкали Сашей в лицо, хвастали им. Мы, в свою очередь, научились закрывать на Сашу глаза, списав его на счет ее слабоумия, одиночества, и как следствие — желания приукрасить действительность. Но вот он сидит рядом со мной, до боли реальный, в вызывающе светлых брюках.
— Кто подпишет согласие на процедуру? — спросила высунувшая голову медсестра.
Я заметил, что Саша опять замялся, и протянул руку:
— Давайте, я. Я опекун.
— Спасибо, — сказал Саша, когда она ушла. — Мне в России пока лучше не светиться, а то следующую визу могут не дать.
— Сына! — в конце коридора появилась расхристанная всклокоченная мать. — Я здесь!
— Я вижу, — сказал я, — не кричи.
Мать заметила, наконец, Сашу и походка ее замедлилась. Подойдя к нам, она опасливо осмотрела его, будто это не человек, а какая-то достопримечательность, и даже обошла полукругом.
— Ишь ты подишь ты, — сказала она, — и правда Саша. Полысел только маленько.
Я, наверное, покраснел. Но Саша только улыбнулся.
— Значит, проведали, что тетушка при смерти, и сразу прискакали к нам из Канады?
— Ма! — попытался я урезонить мать и повернулся к Саше. — Извините ее.
— Все в порядке, — снова улыбнулся Саша. — Я приехал навестить свою мать. Ее могилу. У нее годовщина. Ну и зашел к Зинаиде Андреевне. Она и разволновалась. Не ожидала, я ее не предупредил.
— Да что вы говорите. А не по поводу ли квартирки вы приехали? Посмотреть, не обломится ли вам чего.
— Мама!
— Я ни на что не претендую в плане наследства, — успокоил ее Саша.
— Вот и не претендуйте. Вы это… Вещи если какие из квартиры хотите на память, то пожалуйста. А квартира наша, мы опекуны.
— Мне ничего не нужно! Слушаете ли вы меня? Вы бы постеснялись в больнице о наследстве кричать. Зинаида Андреевна жива вообще-то.
— Ладно, ладно. — Мама стала успокаиваться.
— Я пойду принесу кофе, — дипломатично решил Саша.
— Деликатности тебе не занимать, — заметил я, когда он ушел, — ты вообще, что ли?
— Он, что ли, за ней ухаживал? — зашипела мама. — Он ей памперсы менял? Где он был, вообще? Приехал теперь такой… Жалом водит, не перепадет ли ему чего.
— Он же сказал, что ему ничего не нужно. Приехал материну могилу проведать.
— А ты и поверил. Может, на что-то он и претендует. Нет, ну цирк! Он, оказывается, живой.