Книга Изумрудный лебедь - Джейн Фэйзер

Солдаты, стоявшие в пикетах, кутались в плащи, а в самом лагере осаждавших Генрих Наваррский остановился возле своей палатки, подставив лицо дождю и жадно ловя открытым ртом капли. Его волосы и борода промокли, полотняная рубашка прилипла к широкой груди.

Из палатки его советники смотрели, как он мокнет под дождем и как земля под его сапогами превращается в хлябь. Они не могли объяснить странное поведение короля. Генрих был опытным воином, и потоки воды, проливавшейся с неба, его не смущали, но мокнуть под дождем столь прагматичному и разумному командиру не пристало.

Изумление среди приближенных все росло, и наконец его личный лекарь закричал:

— Сеньор… сеньор… это безумие! — Старик выскочил из палатки, запахивая свой толстый, тяжелый плащ. Когда он подбежал к королю, с его длинной бороды уже стекала вода. — Прошу вас, сир. Идемте в укрытие.

Генрих кинул па него веселый взгляд и от души хлопнул по дряхлому плечу.

— Ролан, ты — как старая баба. Чтобы свалить меня с ног, требуется нечто большее, чем какой-то там дождик. — И Генрих широко раскинул руки, будто хотел обнять бурю.

Ослепительно белая молния ударила в землю за спиной короля. Она была столь яркой, что на мгновение ослепила всех. Молния угодила в тополь и расщепила его, прежде чем ушла в землю, и звук ломающегося дерева потонул в последовавшем за молнией раскате грома. Воздух теперь наполнился запахом обгорелой земли и подпаленного дерева.

— Сеньор! — Из палатки выбежали люди Генриха. Они схватили короля за руки и потащили под защиту грубого, плотного полотна. — Право, сир, это безумие — подвергать свою жизнь опасности подобным образом, — обрушился на него герцог де Руасси.

Король Генрих больше всего ценил в своих ближайших соратниках искренность, поэтому герцог не имел обыкновения скрывать свои мысли.

— Один удар молнии — и всему конец. — Герцог сделал жест в сторону городских стен, под которыми были разбиты палатки. — Вы король Франции, монсеньор. Вы уже не Генрих Наваррский. А мы ваши подданные, и наши судьбы зависят от вас.

У короля было печальное лицо.

— Да, Руасси, вы правы, что отчитали меня. Молния ударила слишком близко, чтобы не напугать меня. Но, по правде говоря, жара в последние дни так нас допекла, что разгул стихии вызвал непреодолимое желание бросить ей вызов… Ах да, благодарю, Ролан.

Он взял полотенце, протянутое стариком, и принялся вытирать волосы и бороду. Потом снял вымокшую рубашку. Опираясь на плечо Руасси, поднял сначала одну, потом вторую ногу, чтобы слуга стянул с него мокрые, заляпанные грязью сапоги, за ними последовали насквозь промокшие рейтузы и штаны.

Обнаженный, он подошел к столу, где стояла фляжка с вином. Поднес ее к губам и сделал добрый глоток, отер рот тыльной стороной ладони и с насмешливым и ироническим видом оглядел своих приближенных.

— Друзья мои, друзья мои, вы смотрите на меня как на сумасшедшего. Неужели был случай, когда я что-нибудь делал без разумной причины? Жиль!

Он щелкнул пальцами, подзывая слугу, тотчас же поспешившего к нему с ворохом сухой одежды. Генрих надел рубашку, влез в сухие штаны и рейтузы, затем сел на скамью, вытянул ногу, предлагая слуге надеть на свои царственные стопы чулки и сапоги.

— А теперь к столу, друзья мои. На рассвете я намерен отбыть.

Король поднялся с места, как только его сапоги были зашнурованы, и жестом пригласил всех к столу, где уже были расставлены хлеб, сыр, мясо и несколько бутылей вина.

— Значит, вы отправляетесь в Англию, несмотря на наши предостережения? — Руасси пытался скрыть свой гнев, но ему это не удалось.

— Да, Руасси, отправляюсь. — Генрих наколол на острие кинжала кусок говядины. — Пора поворковать с девицей. Мне нужна жена-протестантка.

Он поднес мясо ко рту, потом острием ножа указал своим приближенным на скамейки и табуреты, стоявшие у стола.

Это приглашение было равноценно команде, и его соратники заняли свои места. Один только Руасси замешкался, прежде чем сесть, и тотчас же потянулся за бутылкой вина.

— Мой господин, прошу вас подумать. Если вы уедете, боевой дух солдат снизится. Люди потеряют веру в наше дело, а жители Парижа, напротив, приободрятся, — сказал герцог.

Генрих разломил каравай ячменного хлеба.

— Мой милый Руасси, что касается наших людей, то я всегда с ними. А что до парижан, то пусть думают, будто я по-прежнему осаждаю город.

Он улыбнулся герцогу самой милой улыбкой, не обманувшей, однако, никого из присутствующих.

— Вы, мой друг, останетесь замещать меня. Мы одного роста. Вы будете носить мой плащ, когда станете появляться на людях. Скажете, что я вымок сегодня под дождем и это отразилось на моем голосе — я охрип, что мои проказы не прошли для меня даром. Скажете, что у меня лихорадка, а потому я редко выхожу из палатки.

Он слегка пожал плечами и положил кусочек хлеба в рот.

Руасси отхлебнул вина из бутылки. Итак, теперь стала понятна причина безумного танца под дождем.

— Я полностью доверяю тебе, Руасси, — продолжал Генрих, и теперь тон его был серьезным. — Ты прекрасно знаешь, как продолжать осаду, не хуже меня самого. Мы оба понимаем, что раньше зимы город не падет, а я вернусь как раз вовремя, чтобы засвидетельствовать их поражение и изъявление покорности.

Руасси кивнул, но лицо его оставалось суровым. Их шпионы, находившиеся в городе, сообщали, что горожане приняли твердое решение не отдавать ключей от города до тех пор, пока там останется хотя бы одна крыса, пригодная для еды, которую можно выловить из сточных канав. В городе еще оставались небольшие запасы зерна, но пополнить их из нынешнего урожая было нереально, и потому положение горожан неуклонно ухудшалось.

— Если вы слишком долго задержитесь в Англии, сир, пересечь Ла-Манш может оказаться невозможным до самой весны, — возразил Руасси.

— Я не задержусь там слишком долго, — объявил Генрих. — Если она окажется такой же пригожей, как на портрете, и я не сочту ее полной дурой, если к тому же она будет склонна к браку…

Он хмыкнул, и даже Руасси не смог скрыть улыбки при столь нелепой мысли. Какая девица могла бы отказаться от подобного брака?

— Тогда, — продолжал Генрих, — я быстро закончу переговоры с лордом Харкортом и вернусь к концу октября, чтобы начать дело о разводе с Маргаритой. Думаю, оно будет закончено до моей коронации?

Он вопросительно поднял бровь, глядя на своего канцлера.

— Не сомневаюсь, сир, — согласился тот, вынимая из кармана кружевной носовой платок и вытирая им рот брезгливым жестом, совсем не вязавшимся с окружающей походной обстановкой, грубой пищей и развязными манерами сотрапезников, которые, как и их король, прежде всего были солдатами, а уж только потом придворными и ничуть не стыдились своих совсем не изысканных манер.

— Кто будет вас сопровождать, сир? — спросил Руасси, отказавшийся от дальнейших попыток отговорить короля от этой экспедиции и предпочитая не тратить зря слов.