Книга Ведьмина дорога - Анита Феверс

- Как поохотился? – хрипловатый грудной голос прокатился по коже холодком. Совий незаметно вздрогнул и тут же мысленно влепил себе оплеуху. Молча поправил шкуру за спиной и кивнул на волокушу.

- Удачно. А ты, смотрю, тоже на охоту собралась?

Ясмена подошла ближе, без отвращения разглядывая добычу. Присвистнула уважительно, спохватилась и приподняла неизменную корзинку повыше:

- Пока роса не сошла, самое время пособирать кой-какие травки. Но наш доблестный страж выпускать меня не желает. Считает, что я там кого-нибудь сожру за забором, а вам потом обвинения предъявят, – Ясмена округлила зеленые, словно изумруды в венце князя, глаза и рассмеялась собственной шутке. Отбросила косу за спину и прищурилась, задумчиво разглядывая Совия:

- Может, хоть ты его вразумишь?

- Не надо со мной ничего делать, ты, ведьма проклятущая! Я тебя и близко не подпущу, а ты, охотник, иди своей дорогой и рта не раскрывай! Не пущу! Мне потом с господами дейвасами никакой охоты нет разговаривать, объясняя…

- …Что ведьма снова сбежала от вашего бдительного ока? – подхватил Совий, глядя на Бреготу честными глазами.

- Чего? Опять? Да чтоб тебя навьи сожрали, вот ведь и вправду ведьма! – Брегота в отчаянии хлопнул шапкой оземь и плюнул вслед Ясмене, уже бегущей легким шагом в сторону леса. Совий смутно подозревал, что она не только отвлекающим маневром в его лице пользуется, но и колдовством, но молчал. Лишь любовался, как просыпающееся солнышко раскрашивает белую макушку всеми оттенками золота и думал, что впервые с момента, как оказался в Приречье, хотел бы послушать музыку не ради воспоминаний.

Отец встретил его на пороге. В кузнице уже ревел огонь, плюясь из дверного проема снопами рыжих искр. Совий протянул руку, ловя особо ретивые огоньки на ладонь. Они с возмущенным шипением гасли, оставляя на коже маленькие красные точки. А ведь когда-то все было совершенно иначе.

Бур поздоровался с сыном и одобрительно ухмыльнулся добыче. Охотник из Совия и правда получился отличный – за все время лишь две зимы они провели без мяса.

В самую первую мальчишка с осени и до весны лежал на печи, не вставая и не произнося ни слова. Бур каждое утро обмазывал прожженные до костей руки холодящей мазью. Менял повязки несколько раз в день. Все деньги отдавал знахарям, добираясь до них, порой, сквозь  тьму и метель, в которую даже звери по норам прятались. Делал все, лишь бы не пришлось отнимать приемышу руки, лишая его даже той крупицы надежды, которая поддерживала в нем призрак жизни.

Как будто мало было того, что Бур оставил службу при княжеском дворе, чтобы сдержать слово, данное когда-то кровному отцу Совия – спасти и защитить.

Только весной, когда из леса запахло березовым соком и живицей, мальчик открыл полуослепшие глаза, глубоко вздохнул и попросил Бура помочь ему выйти на крыльцо. Там он долго сидел, глядя на мир, оказавшийся куда более жестоким, чем мальчик мог представить, и обещал. Молча, про себя, не проронив вслух ни слова. Но тем важнее и тверже были его клятвы. Не предавать себя. Выполнять обещания. Не поднимать руку на невинных.

Ему пришлось учиться всему заново – потерянному, без привычного жара под кожей, избалованному, выросшему в семье, стоящей по правую руку от князя. Его учили воинскому делу, но Совий был уверен, что справится и без оружия.

Потому вторую зиму им с Буром тоже пришлось затянуть ремни. Из бывшего воеводы и бывшего дейваса охотники получились не самые лучшие. Их спасла только любовь Бура к кузнечному ремеслу, которое тому пришлось оставить, когда его призвал к себе князь. Буревестник развозил свои изделия по окрестным селам, снабдил всех приреченцев, но денег с того получил немного. А Совий учился.

И третью зиму они встречали уже с полными бочками мяса и в полушубках из волчьих шкур.

Названый отец часто пытался показать ему, что жизнь в деревеньке, спокойная и размеренная, ничуть не хуже пестрой круговерти городской суеты. Она просто иная. Ровная и могучая, как речное течение. С мелкими завихрениями и водоворотами людских страстей. С глубокими омутами душ. С яркими солнечными бликами девичьих улыбок на поверхности. Бур был уверен: главное, что их отпустили живыми и не стали преследовать. Все остальное – тщета.

Поначалу Совий отмалчивался. Потом спорил, пытаясь доказать Буру, что тот в своей жизни, кроме ратного дела, ничего не видел, а он, Совий, такие чудеса встречал, что Приречье – песчинка малая по сравнению с ними. Бур качал головой и советовал оглядеться по сторонам, но Совий его не слушал. Его душа умерла, а по земле ходила лишь пустая оболочка. Будто его собственный огонь выжег его дотла.

Так было, пока в волость не пришла она.

Совий поймал себя на том, что то и дело подходит к калитке и словно ненароком смотрит в сторону ворот, ожидая, когда покажется белоголовая невысокая фигурка. Наверняка он услышит ругань Бреготы, а может, и ее ответ разберет – смысл не важен, только бархатное звучание, словно гладящее по щеке. Когда он впервые встретился с новой знахаркой Приречья, то поначалу толком и не разглядел ее – такой она казалась обычной, даже со своими белыми волосами. Но голос – он словно принадлежал не ей. Был слишком богатым и сочным для такой серой мышки. Этот голос пробудил в нем то сокрытое, что, как он считал, давно уже умерло, превратилось в пепел, да и тот остыл. Но оказалось, что нет. Не смогли старые колдуны полностью задушить его огненную суть. И в ответ на звучание беловолосой знахарки она снова пробудилась.

Когда Бур заставил его сесть и строго, цепко держа взгляд, объяснил, что девушка – рагана, Совий уже знал об этом. Потому и пытался отстраниться, построить грубостью стену между нею и собой. Из страха, что ему показалось, и сила не вернулась. Из страха, что о его восстановлении как-то узнают другие дейвасы и отберут у него эту крошечную искру. Но сильнее всего – из страха, что он выдаст суть Ясмены другим огненосцам, и они заберут ее туда, откуда ни одна рагана не вернулась – в Школу Дейва.

Когда Бур соглашался позвать Ясмену стать приреченской знахаркой, он не мог знать – откуда, ведь он не огненосец, – как именно реагирует сила дейвасов на присутствие незамужней раганы. Зато Совий знал. И теперь разрывался между желанием прикоснуться к ней и разозлить, обидеть, испугать – сделать все, чтобы она ушла. Исчезла, не оставив и следа. Забрала своего дурного коня и отправилась туда, где ее не коснется огненная ворожба.

Туда, где она будет в безопасности.

Но девушка, словно насмехаясь над его страхами, не исчезла и не озлилась, а прочно обжилась в Приречье, несмотря на колкий нрав и острый язык. Вошла в обросший мхом домишко и осталась там, словно всегда жила в этих стенах.

Совий же с каждым днем все меньше готов был ее отпустить.

* * *

Охотник прикрыл глаза и уперся затылком в теплое от солнца дерево. Лучики скользили по его лицу, щекоча ресницы и грея губы, и он представил на мгновение, что это рагана касается его. Однажды ведь так и было. Тогда, в соловьиную ночь, когда он застал ее на своем месте, с которого любил наблюдать за Черницей и ее неспешным бегом между красноватых глинистых берегов.