Книга «Князья, бояре и дети боярские» - Михаил Бенцианов

Еще более наглядно «кратность» окладов проявилась во время раздач в волости Крупая Деревской пятины 1503/04 г. Платежная книга 1543 г., использовавшая сведения первого десятилетия XVI в., показывает размеры образованных в это время поместий. Помещики Скрыплевы получили 110 обеж, Ростопчины – 100, К.Е. Костюрин с детьми – 30, князь С. Селеховский – 10, К. Харламов – 24. Последний выпадает из общего ряда, однако, скорее всего, именно ему принадлежал еще один небольшой участок этой волости, позднее перешедший в руки А.В. Колокольцева. Вместе с этим участком поместье К. Харламова насчитывало 25 обеж[298]. Ростопчины, К.Е. Костюрин[299] и князь С. Селеховский были выходцами из бывшего Тверского княжества. Их территориальное соседство, видимо, было обусловлено испомещением по списку.

Во всех приведенных примерах видно стремление новгородской администрации упорядочить поместные оклады, приводя их к единому кратному знаменателю.

«Системные» раздачи рубежа веков не появились на пустом месте. Описания ряда поместий, созданных в предыдущие годы, отвечали отмеченным признакам. Анализ земельных владений братьев Бутурлиных показывает, например, что на троих они получили по «старому» письму 160 обеж: Копоть Г. Бутурлин – 60 обеж, а Баклан и Д.Г. Бутурлины еще 100 (51 и 49) обеж. Показателен также пример Сухого-Кобылиных. По «старому» письму семь братьев Александровых получили 290 обеж. И в том и в другом случаях поместья, скорее всего, были сформированы в 90-х гг. XV в., но еще до проведения валовой переписи[300]. «Кратные» поместья первоначально жаловались семьям (группам) служилых людей и затем делились ими на части («поделити им меж собя самим»). В конце века братья и зять Пестрика Дмитриева владели равными поместьями по 18 обеж (по «старому» письму). Всего же эта семья получила 105 обеж на всех ее членов.

Среди бывших послужильцев подобная ситуация повторялась неоднократно, что подтверждает версию об их позднем появлении в Новгородской земле. Кратным был размер поместий Хомутовых, составлявший 105 обеж по «старому» письму. Подобные поместья принадлежали и другим «Тучковским»: В.Д. Шадрину – 15 обеж, Ф.Д. Баткову Коню Шадрину – 20, С.К. Печенегову – 25, братьям Ф. Неклюду и К.И. Подушкиным – 20 обеж. Среди «Шереметевских» С. Жукову Нелединскому принадлежало поместье размером в 20 обеж. «Человек» князя Я.В. Оболенского Ф.А. Песенка получил 25 обеж. Тот же оклад принадлежал И. Чернышу Уварову Санину «Салтыковскому». Чуть больше были размеры поместий других лиц из этой группы. И. Отрасле и его сыну Ветке досталось не менее чем 30 обеж. А.Г. Бокарь Мечнянинов «Ощеринский» распоряжался поместьем в 15 обеж, а единственный послужилец М.Я. Русалки Б. Борыков – 35 обжами. Коллективные кратные поместья жаловались и другим лицам. Кишкины, например, получили на всех пятерых членов своей фамилии 110 обеж[301].

Такие «списки» могли начать создаваться после окончания «старого» письма – в начале 1490-х гг., когда у новгородской администрации появилась ясность об имеющемся земельном фонде.

На практике раздача земли в соответствии с поместными окладами реализовывалась в «чистых» примерах, когда для испомещений отдавались крупные массивы. При существовавшей дробности и чересполосице владений номинальные оклады и фактические размеры поместий могли лишь примерно соответствовать друг другу, меняясь в большую или меньшую сторону. Не стоит забывать и об условности понятия «обжа», которое не было привязано к фиксированным размерам участков, обозначая количество крестьянских хозяйств, менявшееся на протяжении коротких промежутков времени. Продолжительность проведения переписи приводила к тому, что поместные оклады могли начисляться как по «старому», так и по «новому» письму.

Испомещения по «спискам» далеко не всегда отличались единообразием. Влияние на этот процесс могли оказывать и другие факторы. Размеры владений «луховичей», например, сильно отличались друг от друга. Поместье Ф.Н. Шаблыкина и С. Михайлова составляло 71,5 обжи, в то время как шесть братьев Дмитровых довольствовались поместьем в 25,5 обжи. Скромными были поместья М.П. Гупцова (9,5 обжи) и М. Павлова (10 обеж). Подобное разнообразие, вероятно, было вызвано необходимостью обеспечить «луховцев», вынужденных переселенцев, тем же количеством земли, которое соответствовало бы их прежним владениям. Подобным образом московское правительство раздавало земли купцам «против земель московских»[302]. При таком подходе принцип служебной годности отходил на второй план.

Дополнительным фактором, влиявшим на работу лиц, ведавших поместными раздачами, являлось наличие малолетних детей. Некоторые сыновья помещиков достигли служебного возраста и получали собственные поместья, другие были «недорослями». Поместья зачастую приходилось давать «впрок», с учетом естественного увеличения живущих в них служилых людей. В каждом подобном случае нужно было действовать индивидуально, принимая во внимание «ближайший резерв».

В конце 90-х гг. XV в. на фоне форсированных поместных раздач предпринимались попытки придать поместной системе целостность. Эта тенденция была обусловлена наметившимся дефицитом свободных земель. Имеющиеся запасы уже не были столь внушительны, как в предыдущие десятилетия, что требовало более рационального подхода к ним. В писцовой книге отмечена потребность ограничить поместные раздачи: «в Ладозе поместей не давать, опричь Михайловского погоста на Волхове, да Никольского погоста, что за Волховым, того деля, что на оброчные обжи положен наместнику корм»[303].

Разница в подходах к земельному обеспечению на разных этапах поместных раздач отчетливо бросается в глаза при сопоставлении наделов «людей» новгородских бояр. В то время как «ивангородцы» довольствовались скромными окладами в 5 обеж, другие «послужильцы» новгородских бояр, получившие поместья в предшествующие годы, были куда лучше обеспечены: Н.П. Харин по «старому» письму распоряжался 46 обжами, В. Скулей Булгаков – 36, а И.П. Кривой Харин – 34,5. Самое крупное поместье принадлежало Я. Бункову «Ивановскому человеку Лошинского» – 60,5 обжи[304]. На рубеже веков такой оклад жаловался «воеводам» из числа знатных фамилий.

В это время был запущен процесс перераспределения земельного фонда, обеспечивший в будущем функционирование поместной системы. Помимо конфискации значительной части церковных земель в раздачу пошли владения представителей московской аристократии, не связанных напрямую с новгородской службой. В распоряжение великокняжеской власти вернулись «выморочные» поместья, а также земли помещиков, выбывших с новгородской службы[305]. Под горячую руку попали и владения некоторых помещиков, полученные ими в качестве приданого[306].