Книга Десантники "Сил Спасения" - Виталий Каплан

Саня наконец прополз – и сидел, прислонившись к светло-салатовой стенке, с трудом ловил воздух посиневшими губами. И прятал глаза. Наверное, не хотел, чтобы ребята видели его слёзы.

А Костя дал команду поставить стулья на место, потом сел за парту, раскрыл книжку. Ту самую, роман Вальтера Скотта…

Ведь и тогда было же что-то такое… Скреблось нехорошо в печёнках, подташнивало. Но с этим он легко справлялся. Сам себя и успокаивал. Всё правильно, всё путём. Ну, наказывает он ребят, так для того ему и власть дана, для того он и Помощник. Ну, заставляет сквозь «коридор» ползать, так ведь нечасто. И всегда за дело. Чтобы не выпендривались, не ленились, не тянули Группу назад. Он же не как другие Помощники, он не для удовольствия издевается. Димка Руднев, тот смеха ради ребят спичками жёг, специально у своего Воспитателя коробок выпросил. А Гусев вообще такое вытворял, что и вспоминать противно. Не говоря уже о злодее Кошелькове, давнишнем Костином мучителе. Вот и получалось, по сравнению с теми, с другими, он чист, как стёклышко. Так он и перед Белым оправдывался.

Именно поэтому сейчас было плохо. Не зря же Белый ему тогда говорил… Выходит, на самом-то деле Костя ничуть не лучше прочих. И даже ещё сволочнее. Ведь было же, было это тоскливое, муторное чувство, где-то в глубине он знал, что делает и как это называется, – но всё равно делал. Ну, пускай не ради удовольствия, а чтобы Стажёрство приблизить. Какая разница? Важен результат. Ребят-то он давил, как все. Как все они – Помощнички… Стажёрчики… И на Белого он на самом-то деле зачем кричал? Чтобы в себе тоску заглушить. А Белый смотрел на него своими большими грустными глазами.

Костя вдруг понял – глаза у Белого были точь-в-точь как у Васёнкина. В тот самый день, когда его отправляли на Первый. Это случилось после обеда, они едва успели войти в палату. Не все ещё даже разделись – а на пороге уже появился Серпет, а с ним несколько незнакомых Наблюдательниц, хмурых тёток с непроницаемыми лицами и мощными, словно бульдозеры, фигурами.

Все с каким-то нехорошим интересом уставились на них. И Костя почувствовал – сейчас что-то будет. Даже зубы заныли.

Серпет выдержал недолгую паузу, потом велел всем встать и построиться в одну шеренгу. Выстроились, само собой, мгновенно – недаром Костя столько их муштровал. Он в тот момент даже почувствовал маленькую куцую радость – лишний раз оценят его старания.

Но Серпет почему-то не взглянул на ровную шеренгу. Уставившись в серый линолеум пола, он хмуро произнёс:

– Ну что ж, голуби. Прощайтесь со своим приятелем, Васёнкиным Александром. Всё, кончилось терпение. Отправляем его на Первый Этаж…

Помолчав, Серпет повернулся к Васёнкину:

– Ну что, Саня, носом хлюпаешь? Сам же виноват. Помнишь уговор насчёт двоек? Вот она, свежайшая твоя двойка.

И Серпет вытащил из неизвестно откуда взявшейся кожаной папки слегка помятый тетрадный листок. Приглядевшись, Костя узнал свой рапорт, написанный всего лишь два часа назад, после урока Энергий.

– Так что уж не взыщи, – продолжал Серпет. – Всё по-честному. Словами с тобой пробовали – не получалось. Наказывали – тоже без толку. Поэтому вот… отправляйся. Может быть, хоть там удастся сделать из тебя что-нибудь полезное. Для нашего Общего Дела, разумеется, – добавил он, чуть помолчав.

А потом он кивнул тёткам-Наблюдательницам:

– Всё. Ритуал окончен. Можете забирать.

Те, однако, не спешили. Наверное, ждали, когда Васёнкин выйдет к ним сам. Но тот не сдвинулся с места – напротив, схватившись обеими руками за никелированную спинку кровати, он заревел как маленький:

– Не пойду никуда! Не надо! Я не хочу, не хочу! – А дальше уже совсем что-то бессвязное.

Его вцепившиеся в холодный металл пальцы побелели, и Костя с раздражением подумал, что придётся ведь сейчас отдирать Саню от кровати. Именно ему, Косте, и придётся. Кому же ещё? Серпет, что ли, будет возиться? Или бабы эти? Вон, стоят как в землю врытые, им шелохнуться лишний раз лень.

Но отдирать не пришлось. Через минуту Васёнкин, опомнившись, разжал пальцы и потянулся к тумбочке, взять свою скомканную одежду. И у Кости вновь испортилось настроение – не уследил! Теперь запросто могут отметить в Журнале, что в палате не было порядка. Чья вина? Его, Костина. Не требует аккуратности.

– Оставь, там тебе это не понадобится, – сквозь зубы процедила одна из Наблюдательниц, и Саня медленно повернулся.

Что-то странное было теперь в его движениях. Что именно, Костя понять не мог, но чувствовал – для Васёнкина Первый Этаж уже начался.

– Попрощайся с ребятами, – подал голос Серпет. – Думаю, им полезно тебя запомнить… Его пример – другим наука. Кстати, кто у нас на очереди? Рыжов, Царьков, кажется… Константин, уточни списочек и завтра же мне принеси. Вот так-то, голуби.

Ребята притихли. Раньше Первым Этажом только пугали, и вот оказалось – всё по правде.

Уже стоя в дверях, Васёнкин повернулся:

– До свидания… Я буду вас помнить…

Он ещё что-то сказал, но Костя не расслышал. И сейчас эти неуслышанные слова мучили своей загадкой. Хотя что могло быть загадочного в Васёнкине? Костя помнил, как Наблюдательницы сдвинулись с места, вроде бы еле-еле, но Саня как-то сразу оказался между ними.

Таким он и остался в памяти, худой, невысокий, в синих трусах и вечно незашнурованных ботинках. Ему было всего тринадцать лет.

Костю царапнуло слово «было». Что значит – «было»? Не покойник же Саня, просто он сейчас на Первом Этаже. Конечно, никто не знает, что там творится, но не убивают же, в самом деле?

Не убивают? Они же запросто могут «стереть»! Хотя вряд ли это делается на Первом. Иначе так бы они и говорили. Правда, наверняка есть вещи и похуже смерти. Гораздо хуже.

Но разве только поэтому он думает о Васёнкине в прошедшем времени? Есть и другая причина. Вся прежняя жизнь отрезана, всё кончилось, всё осталось на том берегу. Никогда больше он Васёнкина не увидит, никогда не услышит, никогда с ним не заговорит. Никогда. И пускай Саня жив – но получается, для Кости он всё равно что умер.

А вот Васёнкин его, наверное, вспоминает. Ещё бы, такое вряд ли когда-нибудь забудется. Как покорно лежал под «морковкой». Как ползал между стульев, а его лупили носками ботинок под рёбра. С какой же злобой можно такое вспоминать! И правильно. По справедливости Костю следовало бы самого наказать за все эти издевательства над беззащитным мальчишкой.

Но в том-то и весь ужас, что Васёнкин вспоминает без злобы. Костя почему-то знал, что никакой злобы в Сане не накопилось. Он же был самым добрым в Группе, он не запоминал обид. Маленький, слабый, с тревожными глазами… Где-то он сейчас?

Глава 4

Лучшая защита – нападение

– Ну а теперь послушаем вас, Сергей Петрович.

Голос у Старика был, как всегда, глубок и спокоен. Словно тот читал лекцию или комментировал шахматную партию. По тону совершенно невозможно догадаться, о чём идёт речь. И Сергею порой приходила в голову сумасшедшая мысль – а не электронный ли синтезатор работает вместо голосовых связок Старика? Конечно, это было не так.