Книга Групповая гонка. Записки генерала КГБ - Валерий Сысоев

Когда я стал президентом клуба, первым делом сказал себе: «Ты — велосипедист. Даже если будешь сидеть с ними в одной лодке, все равно останешься чужим. Потому что для них ты из другого мира. И не питай иллюзий, что когда либо сумеешь стать «своим».

Если бы я был человеком бизнеса и имел какой-то капитал, возможно мне было бы проще развивать клуб, как бизнес. Просто в тот период я не понимал, что мыслить нужно именно так. С учетом моего накопившегося к тому времени управленческого опыта можно было бы продолжать совершенствоваться уже не в управленческих, а в бизнес-сферах. Но я в гораздо большей степени был увлечен тем направлением, которое знал досконально. То есть организационно-административным. Мне все это нравилось. А после того как случился путч, «Динамо» расформировали, и я в 49 лет в одночасье стал никому не нужен, и вовсе погрузился в работу клуба с головой.

Потом, когда меня назначили председателем Спорткомитета, разом объявились все прежние друзья: «Куда ты пропал? Мы звонили, пытались найти…» Классная формула — я проходил ее на собственной шкуре. Прекрасно знаю, что такое, когда домашний телефон не то, чтобы начинает реже звонить, а умолкает в принципе.

В общем, не хватило у меня решимости тогда совсем уж круто изменить собственную жизнь.

* * *

Уйти с поста президента футбольного «Динамо» мне пришлось в самом конце 1992-го — почти сразу после того, как завершились Олимпийские игры в Барселоне и меня назначили первым председателем нового российского Спорткомитета. Я собрал совет директоров, а перед этим переговорил с Валерием Газзаевым — просил его взять клуб. Он не решился — как и многие другие наши тренеры просто не понимал, что это такое.

Лично мне казалось, что была еще одна причина. Когда Газзаев закончил карьеру игрока, он на некоторое время исчез из спорта, поддавшись уговорам друзей и земляков попробовать себя в коммерции. Возможно как раз тогда он до такой степени «наелся» контактами с российским бизнесом, что не хотел иметь с ним никаких дел. И не захотел рисковать. И президентом клуба стал Николай Толстых.

Глава 12. Падение империи

Прошло уже несколько лет, что я пребывал в должности президента FIAC и одновременно с этим был вице-президентом UCI. Вторую из этих федераций возглавлял тогда Пуич, но в 1990-м он умер. По тогдашним правилам я, как старший по сроку пребывания в UCI вице-президент, должен был занять его место и оставаться в этой должности вплоть до выборов, которые были назначены на 1991 год.

С Вербрюггеном, который тогда возглавлял профессиональную федерацию велосипедного спорта (FICP), мы тогда встречались и разговаривали по этому поводу. Хейн прощупывал почву — хотел понять, в какой степени я претендую на пост главы UCI и насколько серьезным конкурентом могу для него оказаться. Я же откровенно сказал, что он совершенно спокойно может выдвигать свою кандидатуру, поскольку сам я делать этого не намерен.

Руководствовался я следующим: для того, чтобы быть президентом UCI, надо было постоянно жить в Европе. Не просто знать два-три языка, но свободно ими владеть, знать экономику и юриспруденцию, поскольку профессиональный спорт — это большой бизнес со всеми вытекающими отсюда последствиями, а дураков бизнес не терпит.

Прежде всего, у меня было «Динамо». Просто все это происходило до того, как случился путч.

* * *

В августе 1991-го я находился в Штутгарте — проводил там чемпионат мира по велоспорту. Чемпионат необычайно тяжелый, поскольку все мероприятие продолжалось более двадцати дней. Начиналось оно тремя Конгрессами — любительской федерации велосипедного спорта, затем — профессиональной, затем — общий.

Как президент UCI — Международной федерации велоспорта — я входил во все три руководящих комитета, кроме этого мы должны были провести по-сути два чемпионата — трековый и шоссейный.

Связаться с Москвой после того, как случился путч, мне удалось лишь на третьи сутки. В голове была полная неразбериха. Уехать с чемпионата я не мог, поскольку по уставу UCI нес ответственность за проведение этого мероприятия, а с другой стороны, я — председатель всесоюзного общества «Динамо», в стране творится непонятно что, и логично быть в это время на посту.

Дозвонился я до своего зама Митрофанова, попросил его связаться с вышестоящим руководством — объяснить ситуацию и получить дальнейшие распоряжения. Он мне сообщил, что никакой катастрофы пока не наблюдается, и что я могу спокойно продолжать работать на чемпионате мира.

Все государственные организации, которые на тот период существовали в стране, были обязаны каким-то образом обозначить свое отношение к происходящему. Для нас все было несколько жестче в связи с тем, что «Динамо» было ведомственной организацией. Другими словами, мы были обязаны в той ситуации просто взять под козырек. И Митрофанов, не сказав мне ни слова, ни пока я был в Штутгарте, ни потом после возвращения, отправил во все региональные отделения коротенькое — в шесть строчек — письмо, где выражалась полная поддержка ГКЧП и Временному правительству.

Узнал я обо всем этом много позже — из книги Шамиля Тарпищева. А тогда вернулся в первых числах сентября в Москву и уже на следующий день ко мне приехали представители французского политического журнала L'Expresse. Вместе с пишущим журналистом в Москву приехал фотограф-югослав, которого я неплохо знал и который говорил по-русски. У него я и поинтересовался, что происходит: L'Expresse, насколько мне было известно, вообще никогда не печатал материалов на спортивную тематику. Фотограф меня и предупредил: «Не ждите ничего хорошего».

Заказ на этот материал шел из нашей же страны — я в этом уверен. Уже через неделю после визита французов в Москву в журнале вышла огромная статья, в которой было расписано, что такое для СССР «Динамо», упоминался, как водится, Феликс Эдмундович Дзержинский, были опубликованы снимки, сделанные в моем рабочем кабинете — в том числе инкрустированный ценными породами дерева портрет Ленина, когда-то подаренный обществу одним из деревообрабатывающих предприятий, в общем, в наличии был весь антураж, принятый по тем временам.

Французы очень хотели сфотографировать меня на фоне стадиона, но я отказался, сказав, что прекрасно понимаю замысел: сделать фотографию на фоне пустых трибун, показав тем самым, что в России — разруха и запустение.

* * *

В статье в числе прочего были такие пассажи:

«…После того, как ликовавшие москвичи снесли памятник Дзержинскому, стоявший напротив знания КГБ, динамовцы дрожат за свое будущее, потому что знаменитый Феликс — не кто иной, как создатель клуба.

Для народа, населения, «Динамо» таким образом является синонимом команды «шпиков». Изображения позорного персонажа все еще повсюду присутствует на спортивном комплексе в Петровском парке. Барельеф, представляющий человека с острой бородкой, украшает вход в административное здание. Внутри главного холла нет ни одного почетного стенда без его образа. На руководящих этапах управления все высшие функционеры имеют погоны. Ясно, что это офицеры КГБ и милиции.