Книга Замок Бландинг - Пэлем Грэнвил Вудхауз

И, отвернув каменное лицо, она прошла мимо него в столовую.

* * *

Нетрудно вообразить, как подействовал на Уилмота Муллинера подобный удар. Ему и в голову не приходило, что Мейбл способна подобным образом истолковать то, что ему представлялось поступком, продиктованным чистейшим альтруизмом. Неужели он поступил неверно? Казалось бы, в том, чтобы помочь свету счастья вспыхнуть в глазах киномагната, ничего зазорного нет. Однако Мейбл придерживалась противоположного мнения и потому дала ему отставку. Жизнь, пришел Уилмот к выводу, очень сложная штука.

Минуту-другую он прикидывал, не вернуться ли ему к главе корпорации и не сказать ли ему, что он передумал. Но нет, об этом и речи быть не могло. Это было бы равносильно тому, чтобы вырвать изо рта ребенка уже сунутую туда шоколадку. Уилмот Муллинер пришел к выводу, что бессилен что-либо изменить. Такое случается. Он вошел в столовую и, сев за пустой столик в некотором отдалении от надменной красавицы, заказал гуляш по-венгерски, салат, по куску пирога двух разных сортов, мороженое, сыр и кофе, так как умел наслаждаться едой, а печаль вроде бы обострила его аппетит.

И так продолжалось все последующие дни. Он ел заметно больше обычного, так как прием пищи, казалось, смягчал боль в его сердце. К несчастью, такое ее смягчение ознаменовалось возникновением иной боли. В области желудка.

Тем, кто потерпел разочарование в любви, любой хороший доктор порекомендует есть поменьше. Нарушьте такой запрет, и финал будет столь же неизбежен, как развязка греческой трагедии. Ни одному человеку, каким бы замечательным ни был его желудочный сок, не дано безнаказанно вечно скорбеть от погибшей любви, одновременно ублажаясь пищей, богатой крахмалом. И вскоре стойкое несварение желудка понудило Уилмота чуть ли не впервые в жизни прибегнуть к помощи врача. А тот, к чьей помощи он прибег, оказался сторонником самых жестких мер.

– Поднявшись с постели, – сказал он Уилмоту, – примите сок апельсина. На обед – сок апельсина. И на ужин – сок… – он сделал паузу, перед тем как ошеломить своего слушателя, – апельсина. В остальном (хотя я не сторонник перекусываний между завтраком, обедом и ужином), полагаю, если вы ощутите слабость днем… или, возможно, ночью, не будет никакого вреда, если вы примите… да, не вижу никаких причин, почему бы вам не принять сока, ну, например, апельсина.

Уилмот ошалело уставился на него. Взглядом волка в русской степи, которого вместо положенного крестьянина ублажили черствым сухарем.

– Но… вы не пропустили чего-то?

– Прошу прощения?

– Как насчет бифштексов?

– Никаких бифштексов.

– Ну так свиных отбивных?

– Абсолютно никаких свиных отбивных.

– В таком случае получается… Поправьте меня, если я ошибся в своих вычислениях, но вы предлагаете, чтобы я питался исключительно апельсиновым соком.

– Соком одного апельсина, – поправил врач. – Совершенно верно. Взять один апельсин. Разрезать на две равные половины. Выжать выжималкой. Налить в стакан… или в чашку, – добавил он, поскольку не был придирчив в мелочах, – и выпить.

В подобном изложении процесс выглядел не страшным и даже, пожалуй, забавным, но Уилмот покинул приемную врача с поникшей головой. Он был молодым человеком, привыкшим относиться к приему пищи со всей серьезностью и поглощавшим все, что стояло на столе. А если добавки не оказывалось, завершавшим насыщение галетами с маслом. Перспектива, которую открыл перед ним врач, представилась ему до чрезвычайности безотрадной, и, думаю, он тут же отказался бы от этого плана, но именно тогда у него во внутренностях парочка диких кошек затеяла особо свирепую драку.

И кошки убедили его. Он зашел на ближайший рынок и велел отправить по его адресу ящик апельсинов. Затем приобрел соковыжималку и был готов начать новую жизнь.

Дня через четыре мистеру Шнелленхамеру, когда он совещался со своим собратом-магнатом Левицки (эти ревностные труженики, когда им было не с кем совещаться, совещались друг с другом), доложили, что его желает видеть мистер Юстисс Вандерли. Этот Вандерли, драматург школы Малого театра, был недавно доставлен в Голливуд в одной партии с еще одиннадцатью драматургами.

– Чего ему надо? – осведомился мистер Шнелленхамер.

– Возможно, у него претензии, – сказал мистер Левицки. – До чего мне надоели эти драматурги! Иногда до того хочется, чтобы вернулись добрые старые дни Великого Немого!

– И-эх! – ностальгически вздохнул мистер Шнелленхамер. – Ладно, впустите его.

Юстисс Вандерли был исполненным достоинства молодым человеком в черепаховых очках и с романтической прядью на лбу. Голос у него был пискливый и хнычущий.

– Мистер Шнелленхамер, – сказал он, – я желаю узнать, какими правами обладаю в этой студии?

– Послушайте… – воинственно начал магнат.

Юстисс Вандерли выставил перед собой изящную ладонь.

– Я говорю не об отношении ко мне как к художнику и мастеру в своей области. Об этом я уже высказывался. Хотя у меня есть некоторая репутация как творца драматических произведений, я уже перестал жаловаться, что мои лучшие сцены бракуются, как не годящиеся для экрана. Не оспариваю я и права режиссера объявлять – со всей ошибочностью, – будто афористичнейшие мои реплики, если воспользоваться его арго, «попахивают». Все это я приемлю как капризы голливудской жизни. Однако всему есть предел, и узнать от вас, мистер Шнелленхамер, я хотел бы вот что: должен ли я терпеть удары по голове зачерствелыми булочками?

– Кто ударил вас по голове зачерствелыми булочками?

– Один из ваших администраторов. По фамилии Муллинер. Инцидент, о котором я говорю, имел место сегодня в обеденный час в столовой. Я пригласил друга разделить со мной трапезу, и, так как он, казалось, никак не мог точно решить, какое именно угощение хотел бы вкусить, я начал читать ему вслух названия блюд в меню. И только я приготовился перейти от жареной свинины с вареным картофелем и капустой к бараньему рагу «Джоан Кларксон», как ощутил сильнейший удар по голове. Обернувшись, я узрел этого Муллинера с разломавшейся булочкой в руке. Лицо его наводило на мысль о душе, мучимой адским пламенем. Когда я осведомился, чем обязан такому нападению, он только буркнул что-то вроде, насколько я разобрал, «ты и твоя жареная свинина!» и продолжал прихлебывать апельсиновый сок – свой излюбленный напиток, насколько я могу судить, так как и прежде видел его в столовой, и всегда со стаканом апельсинового сока в руке. Впрочем, это к делу не относится. Вопрос же, который я хочу задать, таков: как долго это будет продолжаться? Должен ли я при каждом визите в это место насыщения подвергаться свирепой расправе с помощью зачерствелой булочки, или вы готовы прибегнуть к своему авторитету и воспрепятствовать повторению этого инцидента?

Мистер Шнелленхамер немного поерзал.

– Я займусь этим.

– Если вы хотите пощупать шишку или новообразование…