Книга Частная жизнь мертвых людей - Александр Феденко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все думали, что Ленин пьяный. А он просто мертвый был.
Встали на ночлег. Небольшой причал. Рыбацкая деревушка.
Вечером к нам на лодку пришел гость. Бродяга с мятой канистрой. Совсем седой.
Назвался Джоном.
Жаловался, что не может достать авиационный керосин. Мы посочувствовали, предложили дизель. Отказался.
Поговорили о погоде, о ветре.
Когда он уходил, я заметил оставшиеся на палубе грязновато-белые перья.
Догадка сжалась плотным комком.
– Джонатан!? – крикнул я вслед.
Обтрепанная сгорбленная фигура замедлилась, но тут же, не оборачиваясь, поспешила прочь.
…
Утром, когда мы выходили из бухты, на возвышенности стала видна заросшая взлетно-посадочная полоса. Давно закрытая и никому, кроме местных мальчишек, уже не нужная.
Белые мазутистые перья смыло ветром в море.
(Из сожженных черновиков А. Грина)
Алого шелка у торговца не оказалось, Грэй купил оставшийся…
Жители Каперны с растущей тревогой смотрели на медленно приближающийся белоснежный корабль с черными парусами.
* * *
Когда Ассоль забеременела, Грэй ушел в море – ловить рыбу.
– Я должен кормить семью, – сказал он.
Через шестнадцать лет он вернулся. Без рыбы.
– Не клюет, – объяснил он.
Наварил перловки и ушел.
Ассоль с надеждой глядела на удочку в углу.
* * *
И был белоснежный корабль с алыми парусами, и Грэй ступил на берег Каперны, но Ассоль продолжала ходить к морю и все чего-то ждала…
Гоша приехал поступать в литературный. Но не поступил. Вышел и тоскливо посмотрел на кобальтовое небо и ватные облака, отражавшиеся в распущенно-неровных лужах на пепельно-шершавом асфальте.
Блеать, подумал Гоша.
– Григорий? – позвал его незнакомый голос.
Он повернул голову и увидел мопса, еще одного.
Из-за мопсов выглянул йоркширский терьерчик.
К терьерчику и мопсам на поводках была привязана низенькая старушка. Все вместе они брезгливо смотрели на Гошу.
– Чего вам?
– Хочешь стать писателем?
– Дык. Не взяли меня.
– Очень хорошо. Меня зовут Даша. Для своих можно просто Агриппина Аркадьевна.
Гоша смотрел на мопсов с недоверием.
– Не бойся. В сексуальном плане ты уже безнадежен. А в литературном – ты еще вполне ничего. Кушать хочешь?
Гоша кивнул. Старушка купила ему беляш и увела за собой.
Сорокин очень любил вкусные капустные кочерыжки.
Он купил кочан и начал отрывать белые хрустящие листья.
Один за другим.
Когда он выдрал последний лист, под ним не оказалось ничего. Пустота… и куча листьев вокруг.
– Опять Пелевин, – вздохнул Сорокин.
И ушел покупать еще один кочан.
Позавчера я волновался перед вчерашним выступлением, поэтому купил водки и немного выпил.
Вчера, приехав домой после выступления, я увидел в холодильнике недопитую холодную водку и выпил, чтобы остудить эмоции.
Сегодня я ждал весь день, но никто никуда не позвал – я выпил особенно много.
Непросто быть писателем…
Придумал сюжетец: интеллигентный юноша убивает жадную бабушку и, перешагнув через ее труп, приходит к Богу.
Рассказал редактору.
– Неплохо. Духоподъемненько. И хэппи-энд. Главное, что без этого твоего мрачного юмора. Но надо усилить. Не хватает достоверной убедительности.
– Для достоверной убедительности, – говорю, – можно добавить еще одну бабушку.
Вижу – сомневается.
– Беременную, – добиваю я. – И проститутку!
– Беременную бабушку-проститутку? Он и ее убивает?
– Нет, убивает бабушек, одну жадную и одну беременную. Итого двух. А в добрую и нежадную проститутку влюбляется.
– Интересно, хотя и запутанно! Пиши – пойдет книжка.
– К Богу путь неблизкий – без доброй проститутки и двух мертвых бабушек не дойти. Авансик нарисуете?
– Все, – говорю, – устал! Перерыв.
– Точно устал?
– Точно.
– Хотя бы абзац?
– Не могу.
– Как знаешь. Тогда я пошла. Нагуляюсь – вернусь.
– Не держу – гуляй.
…Третий день ни строчки. Сука блудливая, где бродит, с кем…
– Нагулялась?
– Сам отпустил.
– Тебя удержишь… Где была? С кем?
– Ты их не знаешь.
– Их?! Сколько их было?
– Не опошляй жизнь числительными.
– Боже, с кем я связался!
– Ты? Ты связался? Ха-ха-ха.
– Может, все-таки начнем?
– Налей коньяку.
– Обойдешься.
– Без коньяку не смогу – отвыкла я от тебя.
– Нет коньяку.
– Уходила – был. Тосковал, значит. Ладно, начинай без меня – буковки попиши – от А до Я и обратно, – а я пока к Авдюшкину (сосед мой – делает порнографические скульптурные иллюстрации из старых жестяных банок, сейчас работает над Дон Кихотом – несколько вольная трактовка). Разомнусь – приду. Прорвемся.
Все-таки вернулась! Вернулась сука…
Взялся за роман. Продумал сюжет, написал несколько глав. А потом бросил.
Неинтересно и глупо вышло. Герой что-то делает, разговаривает, стремится, жаждет быть. А я вижу, что он мертв и ничего в нем нет. Моя вина – что-то я ему недодал, придумал наспех, да как существовать в этой торопливой фантазии не научил.
Так и жизнь человеческая – поначалу увлекает, будоражит простором и оттенками. Кажется достойной, значительной.
Но вдруг обнаруживает отсутствие всякого смысла, и вот мы уже тащим за собой свой труп, лениво перебирая страницы ногами. По привычке пишем на них. Только все равно, если бы и не писали.
