Книга Держитесь, девушки! (сборник) - Надежда Веселовская

– Але, – сказал он через пару минут, когда, вымыв руки и велев женщине на кушетке не двигаться, взял в приемной трубку. Но ответом было молчание. Вроде на той стороне связи кто-то дышал, однако это могли быть просто шумовые помехи.

– Але, слушаю! – крикнул он погромче: будет обидно, если этот звонок, на который он в душе рассчитывал и ради которого оставил сейчас больную, сорвется по техническим причинам. – Я слушаю! Это ты, Света?

Теперь он уловил в трубке громкое, с хрипотцой, дыхание. Он испугался, все ли в порядке дома, но тут же сообразил, что ни у жены, ни у дочери такого дыхания быть не может. Потом пошли короткие гудки. Раздосадованный и слегка встревоженный, Игорь Сергеевич бросил трубку.

– Кто это меня звал, молодой голос? – спросил он возившуюся с бумагами акушерку.

– Вроде молодой, девушка. Но не ваша Света. У вашей-то голосок потоньше, а тут вроде хрипатый.

– Ну, если эта хрипатая снова позвонит, меня не зовите. Мне, в конце концов, надо с больной закончить. Спросите тогда сами эту хрипатую, что ей нужно.

– Хорошо, как скажете.

Он снова вернулся в кабинет, надел новые перчатки и опять включил датчик.

На этой кушетки у него бывали женщины двух категорий: гинекологические больные и беременные. В данном случае обследовалась гинекологическая, так что глупого вопроса «мальчик – девочка» не предвиделось.

Нельзя сказать, чтобы Игорь Сергеевич не любил свою работу, не сочувствовал будущим мамам и малышам, поджидавшим срока родиться. Просто он несколько устал, как любой специалист, вкалывающий по две смены. А как не вкалывать, если подросшей дочке требуются то шмотки, то репетиторы, а в дальнейшей перспективе отдельное жилье. И тут еще прелести переходного возраста, когда вдруг оказывается, что дочь сама понимает все лучше родителей, которые для нее отработанный материал.

Само собой, его загруженность, также как и плохое настроение, не должны были сказываться на больных. Он строго следил за собой, чтобы не пропустить какой-нибудь тревожный симптом. Но когда речь заходила о цвете одеяльца, который на ранней стадии трудно определить, Игорь Сергеевич позволял себе расслабиться и отвечать, если не было твердой уверенности, наугад. В конце концов, он сам тоже хотел, чтобы у него был сын, а растит кого Бог послал – Светку. И на самом деле ничего страшного, потому как в их маленькой семье нити привязанности пока не лопнули, еще связывают всех троих в единое целое: отца, мать, дочку. Видно, ему на роду написано обитать среди женщин, что дома, что на работе.

В молодости, когда выбирали профессию, друзья готовы были часами зубоскалить на тему, что Игорь – будущий гинеколог. Первое время ему и самому было неловко: то неуместно весело, то, наоборот, тоскливо – он-то к чему в этом женском царстве? Ведь едва переступив порог консультации, уже чувствуешь здешнюю атмосферу: только женщины, все для женщин. Если посторонний зайдет сюда вместе с женой, за ним уже отовсюду следят настороженные глаза: это что еще за лазутчик? А женщины, которым здесь приходится солоно от тревог, болезненных ощущений и, как ему казалось сначала, унижения, женщины в этих стенах были оправданы уже тем, что они женщины. Тут вступало в силу молчаливое сообщество больных, беременных, акушерок, нянечек и врачей, среди которых Игорь Сергеевич оказался единственной белой вороной, то есть единственным мужчиной. Безусловно, он делал нужное и благородное дело: диагностировал болезни, распознавал нарушения беременности, в том числе на ранних стадиях, когда можно вовремя помочь. Он был неплохой специалист, и женщины не избегали его, многие говорили с ним заискивающе, а некоторые дуры даже пытались кокетничать. И все равно – он был из другого лагеря. Белый халат обеспечивал ему пропуск на чужую территорию, но и требовал от него соответствующего поведения. За двадцать лет работы Игорь Сергеевич отвык от резкости в каком бы то ни было виде: ходил не торопясь, приучил руки к округлым мягким движениям, что делало его прикосновения безболезненными для пациенток. И говорить стал округло, без четких формулировок: ведь ему не полагалось ставить диагноз прежде лечащего врача, а женщины сразу после УЗИ бросались на него с расспросами, что да как.

Подобный стиль поведения переходил и на домашнюю жизнь, где он, проживая с женой и дочкой, опять-таки оставался в меньшинстве. Иногда ему становилось тревожно: а не деформируется ли в подобных условиях его мужской характер? Так можно превратиться в некое бесполое существо, горестно думал Игорь Сергеевич, не разделяющий теорий радужного спектра. Как человек, имеющий дело с готовящимися родиться младенцами, он этого просто не понимал. Его занятие со всей очевидностью заявляло о том, что у будущего жителя земли уже есть в этом мире две точки опоры и притяжения: мужская и женская. Не зря при диагностике плода исследуют в первую очередь мать, а потом и отца – например, в некоторых случаях у обоих определяется резус-фактор крови. Мужчина, заложивший основу начинающейся жизни, не так близок к младенцу, как мать, но постоянно маячит невдалеке, так сказать, на подхвате. А уж женщина для своего ребенка – воистину вся вселенная. Игорь Сергеевич хорошо знал, что после акта рождения эта связь видоизменяется, но никогда не исчезнет совсем. Несчастен тот человек, который не ощутит ее в детстве, а потом не заложит в глубокие тайники души. Как это у Лермонтова: «Я никому не мог сказать священных слов отец и мать»…

– Что у меня? – тревожно допытывалась женщина на кушетке.

– Ничего страшного, я вам сейчас напишу заключение. Отдадите своему лечащему врачу.

– Но что у меня?

Вздохнув, Игорь Сергеевич пустился в не очень четкие объяснения. Тут тоже сказывались особенности его речи: слова как обкатанные морские камешки, попробуй пойми, в чем суть. Удобно, когда не хочешь назвать еще не установленный окончательно диагноз. Только вот в вечном вопросе беременных такой способ не годился. Им вынь да положь конкретный ответ: мальчик или девочка. А ведь бывает, что ребенок до поры до времени скрывает свой пол – лежит так, что не разберешь…

Наконец больная ушла, и прием потек далее своей чередой. Когда пациентки сменялись – одна уходила, другая готовилась зайти, – в раскрывшейся на минуту двери мелькало взволнованное лицо акушерки, словно ей не терпелось о чем-то сообщить. Но он больше не отвлекался и вышел из кабинета только по окончании вечерней смены. Акушерка так и кинулась к нему из-за столика: не иначе, специально поджидала. Да что ж такое случилось, что она даже чай пить не ушла?

– Игорь Сергеевич… А эта, хрипатая-то, опять звонила…

– Хрипатая? – безразлично переспросил он. – Ну и чего ей надо?

– Даже не знаю как вам сказать… Давайте сперва чайку попьем, я сейчас сделаю?

– Нет, спасибо, сегодня я тороплюсь.

Иногда он пил после смены чай с другими врачами и акушерками, но сегодня ему хотелось пораньше прийти домой, чтобы заняться Светкой. Зря он надеялся на ее сознательность – дескать, сама поймет свои безобразия и позвонит ему на работу. Придется, в конце концов, искать меры покруче, чем все эти бесполезные разговоры под титлом «Ты понимаешь…» А то совсем тряпкой стал на этой работе!