Книга Происшествие исключительной важности, или Из Бобруйска с приветом - Борис Шапиро-Тулин

Моня с надеждой смотрит на луну. Его не удивляет, что прошла половина ночи, а луна так и не поменяла свое место. Он вообще ничему не удивляется. Им движет жажда развязки. Он понимает: если то, ради чего он бодрствует этой ночью, не откроет ему своей тайны, жизнь лишится всякого смысла. Ему становится страшно. Он боится провести остаток лет, погрузившись в беспросветную тоску, подобную той, что испытывал Исаак Ньютон, плачущий у окна кабинета. Он не хочет такой участи. Не хочет! Не хочет!

Внезапно Моня осознает, что последние слова он не просто проговаривает вслух, он их кричит. Не хватало только, чтобы проснулась тетя Бася.

Он вслушивается в то, что происходит за фанерной перегородкой, но улавливает совсем другие звуки. Стук каблуков, сбегающих с высокого крыльца, слышит он. Стук тех самых щегольских туфель с медной пряжкой, что были на ногах Джона Кондуитта. А затем сразу свист кнута и цоканье копыт вперемежку с дробным звуком колес конного экипажа, подпрыгивающего на мощенной булыжником улице. Впрочем, слышит он все это уже не в своей душной комнате, а в просторном кабинете сэра Исаака.

Ньютон сидит в кресле перед камином. Рядом с ним – массивный сундук, которого раньше – Моня готов поклясться – здесь не было. Крышка сундука открыта. Рука Ньютона раз за разом медленно опускается внутрь, достает пачки исписанных листов и так же медленно переправляет их в камин. Огонь в топке гудит. Углы листов обугливаются, загибаются кверху, а потом вспыхивают, и фонтаны красных брызг вместе с пригоршнями серого пепла разлетаются в разные стороны.

За все это время Ньютон ни разу не поворачивает голову в сторону сундука, ни разу не смотрит на то, что достает из его чрева. Он знает, что там лежит. И он не хочет, чтобы кто-нибудь еще знал о таинственных событиях его жизни, которые до сей поры были надежно спрятаны внутри заветного ящика.

Теперь Моня понимает, почему покинул дом Джон Кондуитт. В эти минуты сэр Исаак желает остаться один. Совсем один.

Моня смотрит на пляшущие огоньки пламени. Смотрит как чужая жизнь – наброски замыслов, дневники, письма – превращается в огонь. И огонь этот гудит, растет на глазах, заполняет не только топку камина, но и кабинет сэра Исаака, а потом весь дом в Кенсингтоне, а потом всю Англию, все страны, которые обозначены на картонном продырявленном глобусе, и наконец дотягивается до ветхого дома на Бахаревской, до комнаты, заполненной лунным светом. Голова Мони раскалывается от жара этого пламени, и нет иного спасения, кроме того, как произвести процесс обратный, то есть все сожженное в огне снова вывести на бумагу и сделать это как можно скорее, пока огонь, бушующий внутри, не уничтожил его самого.

Знает ли Моня, что это называется вдохновением? Скорее всего – нет. Он просто чувствует, что приговорен некой Высшей Силой – исполнить то, ради чего всю ночь висит над его комнатой полная луна. Моню не тревожит, что смещение времен, вызванное медитацией на семидесяти двух именах Всевышнего, может оказаться всего лишь странным фокусом, который проделало его подсознание, ускользнувшее из-под контроля разума. Для него важно другое – сэр Исаак и он, Моня Карась, превратились в подобие сообщающихся сосудов, только не жидкость переливается в них из одного в другой, а воспоминания, чувства, мысли и еще страх перед тем таинственным и грозным, что ожидает за порогом жизни.

В эти часы, неподвластные логике и здравому смыслу, он, неприметный труженик на ниве сбора и учета металлолома, превращается то в юного студента Тринити-колледжа, расположенного в самом центре Кембриджа, то в дряхлого старика, уносящего в мир иной страшные тайны мироздания, к которым ему удалось прикоснуться. Это он родился в рождественскую ночь 25 декабря 1642 года в деревушке Вулстроп близ города Грэнтэм. Это о нем говорили: не жилец, ибо не Исаак Ньютон, а он, Моня Карась, вернее – Моня Карась, ставший вдруг Исааком Ньютоном, преждевременно покинул материнскую утробу. Это он был так мал, что купать его можно было в обычной пивной кружке. Это его голова безжизненно свисала вниз с тонкой, почти прозрачной шеи, а робкое дыхание периодически прерывалось.

Моня хватает огрызок карандаша и склоняется над стопкой чистых бланков конторы «Вторчермет». Он пишет: «Я родился между двумя и тремя часами ночи, когда снег вперемешку с дождем вываливался из темноты на родовое имение Манор-Хаус…»

Имеет ли он право так писать? Он не думает об этом. Огонь в камине, где сгорают дневники и письма сэра Исаака, диктует свои правила. Моня судорожно записывает скупые сведения о том таинственном, что происходило с ним, когда он был Ньютоном, а если никогда не был, то вообразил это так ярко, что присвоил себе его имя, его чувства и его поступки. Теперь он пишет уже не отрываясь, пишет, ощутив вдруг в самом себе зачатки литературного дарования, которое вместе с пенсне, лапсердаком и любовью к библейским историям передал ему отец, бесследно исчезнувший в 37-м. Одна за другой на чистые бланки конторы «Вторчермет» ложатся странные строчки.

«Конец света астрологи назначили на 1666 год. Три шестерки – число Зверя, куда от него денешься. Если пропустить эту дату, то следующая – только в 2666 году. Но это так немыслимо далеко, что лучше все-таки остановиться на родном XVII столетии. Привычней, да и поучаствовать хочется, хотя и страшно. В общем, решили. Одна закавыка – где взять, как положено по Апокалипсису, Зверя, в точности соответствующего числу 666. Никто из здравствующих правителей на эту роль не тянул. Были, конечно, среди них мерзавцы, а с другой стороны, какой правитель не мерзавец. Были и пакостники, и интриганы, и пьяницы, но до страшного Зверя, который неминуемо должен появиться, чтобы даже заядлым скептикам стало понятно: вот он, конец света, и ничего, кроме этого конца, уже не будет – такого ни в одной стране, ни на одном континенте найти не удалось.

Астрологи совсем уже было приуныли, но тут сжалились над ними Небеса и, чтобы хоть как-то поддержать их авторитет, послали все-таки на Землю того самого Зверя, который «666». Зверь действительно оказался страшным. У него была ярко-красная голова и длинный светящийся хвост. Возник он на небе, как и подобает апокалиптическим персонажам, неожиданно в одну из декабрьских ночей 1664 года и сразу посеял панику среди всех, кто его увидел.

Ученые, правда, пытались робко пояснить, что, мол, это никакой не зверь, а всего лишь одна из комет, которая периодически возвращается на земную орбиту, но кто же этих зануд, погрязших в непонятных формулах и теряющих зрение, глядя в свои телескопы, станет воспринимать всерьез? Все и так ясно: вот он – огненный Зверь, вот он – через тринадцать месяцев – 1666 год. И вообще, сказано: конец света, значит, конец света.

Французский король Людовик XVI собрал у себя во дворце конференцию из астрологов и людей духовного звания, чтобы обсудить список неотложных дел, которыми, пока еще не поздно, следовало ублажить небесную посланницу.

Бургонского и анжуйского на этом сходе было выпито немало, но к общему знаменателю прийти так и не удалось. Люди духовные тянули одеяло на себя, утверждая, что спастись можно, если все накопленные богатства, включая, естественно, и земельные наделы, срочно передать во владение монастырям. Астрологи же, напротив, утверждали, что все самое ценное должно перейти к ним, ибо Марс находится в созвездии Тельца, и одно только это, не говоря уже о Луне и созвездии Альдебаран, подтверждает законность их притязаний.