Книга Клеопатра - Фаина Гримберг

Отец приказал вычеканить две монеты. На одной было изображение его головы в профиль, на другой — два профиля — его и Татиды, причём царь изображён был в диадеме, а царица — в египетском парике... Птолемей Авлет был очень религиозен, по часу в день он исполнял на флейте мелодии ритуальных гимнов перед скульптурами Артемиды Охотницы и Диониса Увенчанного. День царя начинался рано. Если он не проводил ночь в спальне царицы, то в его спальный покой утром являлись наиболее приближенные к его особе придворные, называемые «друзьями царя», и присутствовали при его одевании. Впрочем, Птолемей Авлет оставался ночью с царицей очень редко. Врачи говорили ему, что близость с женщинами может сильно повредить его и без того слабому здоровью. После церемонии одевания Птолемей переходил в кабинет, где занимался перепиской, рассматривал законопроекты и проч. С Римом его связывал постоянный обмен посланиями. После смерти брата, остававшегося номинальным правителем Кипра, включённого в состав Римской республики, Птолемей усиленно добивался возвращения этого острова Египту, но добивался осторожно, используя то и дело всевозможные дипломатические увёртки. Завтракал царь попросту, старался побыстрее покончить с едой. Затем отправлялся в зал для приёмов, принимал послов и представителей провинций. Часто приезжали к нему из Рима. После аудиенций послам и прочим официальным лицам следовали аудиенции частным лицам, являвшимся со своими жалобами на чиновников. Обед подавался поздно, в большом столовом покое. Царь обедал в окружении приближенных, тех самых «друзей царя». Царица и дети должны были обедать — каждый — в своём отдельном столовом покое. Штат прислуги при Маргарите был по приказу царя расширен, но она должна была вести замкнутый образ жизни. Ей запрещалось выезжать в город и приглашать во дворец своих бывших одноклассниц по Дидаскалиону. Она убивала время за чтением, писанием стихов; также ей позволено было прогуливаться в саду, но всегда в сопровождении Хармианы и рабынь. Однажды в её покои явились стражники Птолемея и увели Ирас, которая подняла отчаянный крик. Маргарита кинулась к отцу, но он принял её лишь через два дня. Она не сдерживалась, горько плакала, умоляла вернуть ей Ирас. Отец хмурился и говорил, что царевне не подобает иметь рабыней такую татуированную дикарку. Маргарита сбивчиво рассказывала о том, как Ирас любит чтение, и в особенности сочинения философов...

— Где она теперь?

Птолемей отвечал, что Ирас отдана в покои царицы. Маргарита так плакала, так умоляла, так — наконец! — пригрозила покончить с собой, если ей не вернут Ирас, что отец обещал... Ирас возвратилась измученная, на спине её были шрамы от жестокого бичевания.

Теперь Маргарита узнала от Ирас кое-что любопытное о дворе Татиды. Начальница рабынь царицы требовала по её приказу, чтобы Ирас прыгала, бегала на четвереньках и издавала при этом звуки, подобные звериному вою. А когда Ирас отказалась храбро и отчаянно, её били ремнями из крокодиловой кожи и запирали в подземную тюрьму для строптивых рабов. Царицу она ни разу не видала, но наказывали её по приказу царицы!.. Маргарита обнимала Ирас, но та шептала, что надо быть осторожнее, потому что новые рабыни царевны — на самом деле глаза и уши царя! Маргарита возмутилась:

— Да ведь все знают, что александрийские уличные мальчишки подставляли ему свои зады! Это сейчас он такой строгий, потому что больной... А ты будешь спать в моей спальне всегда, все ночи, когда я только пожелаю!..

Маргарита уже совсем выздоровела, уже никого не боялась, даже Татиды! Она побежала в покои отца, не испросив предварительно дозволения, кричала, требуя аудиенции. Царь сам вышел к ней и повёл к себе. Приказал подать кушанье в малый столовый покой... Маргарита была дерзка, заявила, что нечего следить за ней...

— Захочу — буду совокупляться с Ирас, а захочу — с кошкой Баси!..

Отец покривил губы, потом усмехнулся и махнул рукой... Через день в его покоях устраивались интимные приёмы, во время которых приближенные пели, танцевали поочерёдно, читали стихи. Сам царь играл на флейте. Все знали, что он порою уединяется с Акилой, которому пожаловал пурпурный парадный плащ; от этих сеансов уединения никакие врачи не могли отговорить Птолемея Авлета!.. Маргарита бранила себя в уме; ведь она же сумела вернуть Ирас, а вот настоять на присутствии Арсинои в парадном зале... Мне всё равно? Я ведь не привязана к ней... И всё равно я себя немножко ненавижу за это!..

* * *

Не прошло и года, как отец объявил ей, чтобы она готовилась:

— Для тебя отделали хороший загородный дом с садом. Завтра тебя отвезут туда... — Он отводил глаза, не смотрел на неё. Она подумала, что он всё-таки хочет сделать её своей... женой?.. И такое случалось у Птолемеев. И у прежних правителей Египта, у фараонов... Да и ей хотелось стать женщиной. Хорошо, пусть это будет отец, так она начнёт. Этот союз уравняет её с Татидой... А потом, потом... Она встретит своего Деметрия!..

Её везли в закрытой повозке, Хармиана и Ирас были рядом. Следом двигалось ещё несколько повозок, нагруженных. Этот поезд охраняли конные стражи. Конечно, это было очень похоже на свадебный поезд. Хармиана казалась взволнованной, она что-то знала. Ирас подрёмывала.

Это свадьба? — тихо спросила Маргарита.

Хармиана сделала утвердительное движение головой. Маргарита подумала, что свадьба отца и дочери будет устроена па египетский лад. Спустя несколько часов пути за городом они приехали в усадьбу. Угасала вечерняя заря, быстро темнело. Сад и дом окружали мощные стены, сильно благоухали цветы, росло много пальм, а также и персиковые деревья. Ещё в повозке Хармиана закрыла её лицо и голову плотным покрывалом, теперь Маргарита почти ничего не видела. Рабыни подхватили её под руки, обхватили ноги, приподняли, понесли быстро, по коридору, должно быть... В маленьком, ярко освещённом покойчике её выкупали в большой мраморной мойне, надушили благовониями, нарумянили щёки, накрасили губы, подвели глаза, чёрным покрасили ресницы и брови, ладони и ступни ног окрасили в красное. Затем нарядили девочку в тяжёлое платье из материи, плотно расшитой толстыми золотыми нитями. В уши вдели серьги с длинными подвесками, грудь завесили ожерельями, голову покрыли золотым венцом в виде круглой шапочки, волосы заплели в девять тугих кос и покрыли косы прозрачным душистым лаком. Женщины не переставали петь протяжную песню о красоте девушки-невесты:

— Косы твои — долгие реки. Глаза твои — цветы лилейные над водой озера. Губы твои алые, словно кровь лани. Руки твои — цветочные стебли. Груди твои — серебряные щиты. Пупок твой — жемчужина. Женское твоё место внизу прекрасного живота — влажная пещера глубокая, мёдом и благовониями наполненная...

Они, пританцовывая, принесли красный брачный ковёр и бережно обернули её, стоящую прямо, этим ковром. Снова подхватили под руки и за ноги, понесли. Почти бежали. Поставили посреди зала. Светильники и лампы сияли. Отпахнули ковёр. Она невольно зажмурилась и вспомнила Веронику, но тотчас постаралась забыть её, не думать! Сейчас она не должна ни о чём думать! Она должна только ощущать своё тело... В зале собралось много людей. Глаза щипало, потому что веки были окрашены едкой чёрной краской. Она узнала нарядного Потина с его выражением обиды на круглом лице одутловатом. Увидела Теодота, глядевшего с насмешкой. Не было ни отца, ни Татиды, ни Хармианы. Маргарита насторожилась, стукнуло сердце. Углядела писца, скрестившего ноги перед подставкой, готового к труду письма. Серьёзный бритоголовый человек в белом одеянии жреца двинулся к ней. Она поняла, что брачный обряд сейчас начнётся. Невольно она повернула голову, хотя этого не полагалось; ожерелья сильно, громко звякнули. Теодот самолично отвёл завесу, открылась узкая дверь... В залу вступил десятилетний брат Маргариты, старший сын её отца... Она уже знала, что с этим мальчиком она, пятнадцатилетняя, вступит в брак. Это было правильное решение её отца. Он поступал согласно обычаю; более того, он соединял две династические ветви — собственно македонскую и египетскую. Потом она узнала, что отцу пришлось дипломатично, учтиво, но жёстко преодолеть сопротивление родичей Татиды, которые, конечно же, не хотели этого брака!.. Отец был прав, но отец снова обманул её! Она понимала правоту своего отца, но ей хотелось закричать, срывать с себя одежду и украшения... Усилием воли она подавила отчаянное это желание. Стояла прямо, замерев. Мальчик, тоже увешанный ожерельями, на лице — румяна и чернота бровей и ресниц, увеличенная, усиленная краской; голова покрыта золотой диадемой... Он ступал мелкими шажками, боясь запутаться случайно в этом длинном золотом наряде жениха... Он встал рядом с невестой. Женщина позади неё велела ей шёпотом, чтобы она протянула жениху руку. Он протянул руку невесте. За ним стоял Потин. Теодот набросил на сплетение детских рук брата и сестры лёгкий плат прозрачный. Жрец начал говорить... У неё шумело в ушах; она уловила только то, что отец, «великий царь», дарует её брату-супругу титул Птолемея Филопатора, а ей — Клеопатры Филопатры. Она понимала, что отец хочет этим титулованием подчеркнуть: они оба всем, что есть в их жизни доброго, важного, обязаны ему!.. Жрец провозгласил благословение богов над супружеской царственной четой — «... Клеопатра Филопатра, дочь великого царя Птолемея Авлета...» Зазвучали объявляемые пункты брачного договора, писец записывал... Она расслышала, что эта загородная усадьба, где сейчас происходит бракосочетание, даруется ей отцом как свадебный дар...