Книга Забытые письма - Лия Флеминг

– Фрэнк?! Фрэнк Бартли? – прошептал он.

Но паренек молчал, не в силах ни ответить, ни двинуться с места, взгляд его остановился в какой-то точке, глаза горели жгучей ненавистью. Он сидел на земле возле лошади, пригвожденный к этому месту, и явно не понимал, что следует делать дальше.

– Бартли! – громко позвал его офицер. – Вперед, живее!

Но рядовой не откликнулся на команду, всё в том же бессознательном отрешении, и Гай почуял что-то неладное. Перед ним был мальчик, доведенный до грани отчаяния, потрясенный увиденным, готовый встать и идти вон отсюда, все равно куда – а за этим неминуемо последует кара, предусмотренная уставом: ему грозит серьезное взыскание за неподчинение приказам. Не раздумывая, Гай бросился на защиту.

– Да если бы каждый переживал за своих животных, как этот приятель, и если бы каждый пылал такой ненавистью к врагу, мы бы уже выиграли войну! – не сдержался он. – Это молодой Бартли… Мы с ним из одной деревни, однажды он спас жизнь моему брату. Хороший парень, поверьте! Вот только, думается мне, надо бы ему передохнуть. – И Гай мягко тронул Фрэнка за плечо, осторожно понуждая того встать на ноги.

Поняв его слова по-своему, офицер кивнул.

– Вернись-ка обратно… И выпей чаю, – приказал он Фрэнку. – Нашло на него что-то, но да, вы правы, он больше, чем кто бы то ни было, печется о лошадях. А Мелодию, кобылку эту, любил наособицу. Проклятая эта война! Ну как можно на лошадях под такой огонь, да в грязи… Но говорят, их дни сочтены?

– Хотелось бы так думать, – отозвался Гай.

Они с офицером отдали друг другу честь и продолжили каждый свой путь. Шедшие колонной солдаты по очереди подталкивали Фрэнка назад, к месту отдыха, но тот, спотыкаясь, все оглядывался и оглядывался на погибшую лошадь. Как рассказать Сельме об этой встрече? Фрэнк в большой беде, в этом нет никаких сомнений.

* * *

Праздничный ужин по случаю окончания сбора урожая был в полном разгаре – столы ломятся от яблок, груш, айвы, тут и там расставлены плошки с черной смородиной и свежими сливками. Овощи живописно разложены на подоконниках, и плывущий по комнате аромат так и манит. Дома припасен сахар, дожидается, когда дойдет черед до закручивания джемов и чатни. Выставленные в ряд бутыли с консервированными фруктами – ими будут торговать на аукционе – отблескивают гранатом и янтарем, золотом и аметистом. Тут же сложены аккуратные горки свежайших яиц, утиных и куриных. Попадаются даже мисочки с фундуком и сладкими каштанами. Мистер Бест, владелец собственного производства, прислал из своего сада и теплиц сливу, виноград и другие экзотические фрукты, и Сельма с вожделением их разглядывала.

Ей страшно нравился этот праздник, нравилось, что можно покрутиться среди учеников воскресной школы – только они напоминали ей теперь, как когда-то она была помощницей учителя. Кто-то предлагал в этом году отказаться от праздника – дескать, и урожай не удался, и настроение безрадостное, но пастор Ратбоун настоял: мы должны возблагодарить Господа за дары его щедрые!

– Есть время сеять и время пожинать плоды. Дарованное нам богатство природы надо беречь. Мы должны быть благодарными, – сказал он. – Откликнемся же на эти милости.

После службы пришло время ужина. Мама напекла пирожков с яблоками, до золотистой корочки подрумянила на огне картофелины. Разлитая по кувшинам настойка бузины согреет горло певцов, а Сельма и ее ученики из воскресной школы пообещали устроить небольшое представление – простенькие, но забавные сценки.

Она старалась ни минуты не сидеть праздной, готова была занять себя чем угодно, лишь бы не остаться наедине с мыслями, что она обидела Гая своим ханжеством. Ну как могла она быть такой дурой – позволила ему уехать обратно на фронт и не показала, как сильно любит его?

Письма его приходили, как прежде, и оба обменивались ничего не значащими новостями, делая вид, что ничего особенного не произошло, будто она и не оттолкнула его. Гай с облегчением узнал, что Босток, его денщик, жив и здоров, но его успели определить к другому офицеру, чем Гай удручен. А потом пришло еще письмо – Гай ей поведал, как однажды вечером на дороге он повстречал ее брата. И по всему между строк прочитывалось, что Гай рад был снова вернуться к своим фронтовым ребятам.

– Мисс… Мисс, простите! Нам еще не пора показывать сценку? – послышался голосок Полли Эскью.

– Да, уже скоро. Как только приберут столы, сразу начнется аукцион, а потом выступим мы, – отвечала она.

И вскоре все стали выкрикивать цены, стараясь перешибить друг друга – торговались за кувшины с напитками и за фрукты, яйца, надеясь выручить побольше средств для Солдатского фонда и Фонда помощи морякам.

Пенни, шестипенсовики, шиллинги, а в особых случаях и десятишиллинговые банкноты – всё было пущено в общий котел. Аукциона удостоились даже сладкие пирожки, которые за время застолья не успели съесть все. Наконец остались только мешки с морковью и пастернаком, пара траченных молью головок цветной капусты и мешки яблок-падалицы для пирогов.

Каждый год, идет война или нет, повторялось это знакомое действо, и повторение его почему-то приносило успокоение.

Сельма попросила простыню, фонарик, приглушила газовые лампы – сейчас зрители увидят театр теней.

– Доктор, доктор, у меня болит горлышко! – Полли Эскью шагнула за простыню «к доктору», Сельма попросила ее открыть рот и «вытащила» оттуда щетку для волос, которую тут же предъявила публике. Полли радостно отозвалась: – Вот так гораздо лучше!

Затем подошел Джимми Каугил и тоже шагнул за простыню.

– Доктор, доктор, у меня болит животик!

– Ну-ка, ложись на кушетку, – распорядилась Сельма и «вытащила» парочку ножниц для стрижки овец (помахала ими перед зрителями), потом молоток (с грохотом опустила его), потом – под хохот зала – веревочку муляжных сосисок, а после продела нитку в огромную «иголку» и зашила больного.

Джимми подскочил, довольно потирая живот:

– Ага, так-то лучше!

Зрители хлопали. Сельме нравилось их веселить. Старики – самая благодарная аудитория. Так что разыграли еще шесть сценок, а затем поднялась Элви Бест, и по рядам пронесся стон. Дочь главного устроителя всего этого пиршества не может не выступить. Но после нескольких аккордов, которыми она попыталась изобразить «Будь благословен этот дом», публика с тоской принялась поглядывать в сторону двери.

* * *

Обстановка опять накалялась. Гай смотрел на мощные танки – похожие на огромных железных чудовищ, переваливаясь на неровной земле, они ползли всё дальше и дальше вперед. О наступлении говорить пока было рано, но врага дюйм за дюймом выдавили на гребне Типвал, и это можно считать началом победы. Да, они продвигались следом, в надежде на штурм и прорыв, поспевала пехота, но непрерывные дожди и грязь под ногами, словно в болото, засасывали все их усилия. Немцы не торопились отступать, и фронт снова завяз.

Как далеко отсюда дом! Письма Сельмы полны радости по поводу сбора урожая. А его глазу виден отсюда лишь один урожай – искалеченная плоть и кости, груды металла и техники. Прибывшие новобранцы оказались совсем не приспособленными к здешней жизни, их приходилось чуть ли не за руку провожать на наблюдательные пункты.