Книга 50 & 1 история из жизни жены моего мужа - Екатерина Великина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В первом акте из меня поперла Катечкина. Выцепив свою лучшую подругу и уединившись с ней в сортире, я громко сказала ей:
– Тань, мы чужие на этом празднике жизни. Тащи водку, а потом разберемся с тамадой – чего-то он со стихами затрахал.
Именно так, слово в слово.
Так как Таня уже на Воробьевых начинала чувствовать некую прискорбность от торжеств, то она довольно быстро свалила и появилась с литровой бутылкой водяры. То, что молодая частит в сортир, было замечено довольно поздно, и нас засекли только в тот момент, когда половина бутылки была выпита. Навалять тамаде не получилось. Правда, я все равно успела подойти к каждому гостю и предложить оставить массовика без денег, но это, как вы понимаете, мелочи. Гости смущались, краснели и отводили взгляд в сторону, а некоторые поглядывали на дверь. От такой несправедливости мне стало еще горше, и я немедленно затребовала выпить еще. Вот тут они допустили Первую Стратегическую Ошибку. То есть вот если бы в тот момент даме налили, то она бы опала с вероятностью 99 и 9 процента. Но даме не налили, а вовсе даже предложили выпить кофе и начинать трезветь.
– Ах так, сволочи? – громко сказала им я. – Я тогда жениться вообще не буду. Ну вас на хер с вашей свадьбой! Тоже мне, захомутали…
Почувствовав неладное, женская часть населения, включая маму, бабушку, свекровь и вообще всех «взрослых родственниц», немедленно скрутила меня и отвела в банкетный зал по соседству. Осознав свой звездный миг – аудитория собрана, – я присела на стульчик и начала вещать, сопровождая все это дело кровавыми слезами. Что конкретно я им говорила, не помню. А того, кто напомнит, убью. Но рожи у них были перекошенные и какие-то молочно-бледные. По завершении второго акта «Вся правда» я решила «уйти в ночь» и, воспользовавшись всеобщей ошарашенностью, таки ушла в неизвестном направлении, оставив родственников в состоянии легкого шока.
Спустя тридцать минут меня изловили в каком-то переулке и потащили назад в ресторан. К тому моменту уже всем окружающим, включая официантов, было ясно, что невеста – дура и алкоголичка, подходить к ней ближе чем на десять метров опасно для здоровья.
– Знаешь, ее, наверное, надо увозить, – сказала мама супругу. – А то еще чего-нибудь произойдет.
Угу… Произойдет…
Дальше… дальше как в замедленном кине. Меня пихают в такси, я вяло сопротивляюсь, предлагаю выпить еще и вернуться на Воробьевы, но за мной закрывают дверь, и ни одна тварь не хочет разделить моего душевного подъема. Но и это еще не все… Самое главное впереди.
У дома, выгружая подарки из машины, я обнаружила, что среди прочей дряни затесался ящик молдавского винишка.
– А давай еще выжрем? – немедленно предложила я свежеиспеченному супругу.
И вот заметьте, сейчас, спустя пять лет, повторись подобная ситуация, супруг самолично откроет мне бутылку, предпочитая не связываться. Но это все с опытом, с опытом…
– А вот ни фига тебе не дам! – сообщил мне пьяненький муж и демонстративно оставил ящик в подъезде.
– Это потому что ты сволочь и ни фига меня не любишь! – незамедлительно отозвалась я. – Дайка мне свидетельство о браке.
(Первый совет будущим молодоженам: ламинируйте, ламинируйте и еще раз ламинируйте!)
– А вот на фига тебе оно? – насторожился молодожен.
– Я его порву в клочки и съем, – сообщила ему я и, трагически закатив глаза, добавила: – Я тут подумала, наш брак – ошибка.
– Я тоже подумал, что я вляпался, – немедленно ответил мне насупивший брови муж. – Только идиот женится на такой пизданутой, как ты.
– Это я-то пизданутая? – вопросила я, страшно закатив глаза. – Ты на себя-то давно смотрел?
Кто из нас кому заехал первым, я не помню. Предполагаю, что все-таки я. Спустя три секунды мы дрались, как в кине, страшно и кроваво, в ход пошли ноги, зубы и посторонние предметы. Над городом вставало робкое осеннее солнце, а мы молотили друг друга, норовя заехать по морде или куда-нибудь еще «повиднее». До сих пор изумляюсь – как это соседи не вызвали милицию, потому что бой был шумным и с офигительным звуковым сопровождением. А вот дальше я не помню ничего. То есть абсолютно ничего.
На следующий день Дима очнулся первым и принялся будить меня. В совершенно разгромленной квартире мы валялись на кровати в одежде и изумленно считали синяки.
– У меня даже на попе кровоподтек, – расстроилась я. – Ты что, мне пендаля, что ли, отвесил?
– Нет, – вздохнул он. – Это когда ты мне в голову целилась, то поскользнулась и упала на угол шкафа.
– Правда, что ли? – изумилась я.
– Ага, – вздохнул он.
А дальше мы одновременно вскочили и принялись искать свидетельство о браке. Скомканная бумажка валялась на полу у стола.
– Уф-ф-ф, ты все-таки его не съела, – облегченно вздохнул муж.
– Ага, не съела.
И вот после этой фразы нам стало ужасно смешно. Конечно же, слезное примирение с вытекающими. К слову, за пять лет совместной жизни это была первая и последняя наша драка.
А история эта… Ну сначала не рассказывали, стеснялись. Потом уже избранным, со смехом. А сейчас сей рассказ попал в разряд «Знатно отожгли». И вы меня хоть убейте, что-то во всем этом было романтичное. Не знаю почему, но вспоминается с умилением. Во всяком случае, мне будет что рассказывать внукам, это точно. Остальное – мелочи.
Чтобы вы не думали, что мине издохло. Вовсе даже не издохло я, а хозяйствую. Что характерно, опочить было бы дешевле, но мы не ищем легких путей.
Опосля южной хаотичности мне нестерпимо захотелось уставу. Так, чтобы глаз радовался, сердце пело, и коты дохли.
Начала со святого. С детской то исть.
Честно говоря, Фасоличьи угодья были выбраны мной не без умысла. Папинька наш чрезвычайно черств к бытовым покупкам и вовсе не готов переводить авансы на шторки с покрывалками. «Мне и без этого живется неплохо» – аргумент железный и непробиваемый. Дай бы папиньке нашему волю, он бы спал в углу на валенке, завтракал соевой сосиской, полировал очко «Экстрой-М» и при этом был бы абсолютно и нечеловечески счастлив.
По счастью, сынку генома не унаследовал, а вовсе даже наоборот. Стоит только прицепить младенца на забрало, как враг издохнет еще на подходах к бастиону.
– Ребенку нужна новая кроватка, – сообщила я четвертого дня утром.
– Правда? – изумился папинька. На небритом его лице мгновенно отобразилась вся гамма чувств, и оно стало похоже на траченное плодожоркой яблоко. Единоеекундно представив себе двадцатипятилетнего Ф., чей сороковой размер торчит между прутьями «Можги» в разные стороны, как раз под плакатом с голой женщиной, ненавязчиво затесавшимся посреди обойных утят, я поежилась и перешла на фальцет.