Книга Англия и Франция. Мы любим ненавидеть друг друга - Стефан Кларк

Была и другая проблема: в 1590-х годах французский король Генрих IV постановил, что французские поселения должны располагаться выше сорокового градуса северной широты, подальше от вездесущих испанцев. Принимая такое решение, он полагал, что климат на сороковых широтах в Северной Америке такой же, как в Европе. И когда французские колонисты умирали от холода в Канаде, их стоны — «Но разве мы не на той же широте, что и Венеция?» — заглушали арктические ветры.

Но даже при таком раскладе к началу восемнадцатого века французы с завидным упорством продолжали осваивать Нувель Франс (Новую Францию, как они называли французские территории в Канаде) и Акадию, свою полоску канадского побережья. Что ж, тем более позорно, что в итоге Франция отдала эти земли бриттам.

В 1713 году король Людовик XIV подписал Утрехтский договор, согласно которому, помимо всего прочего, отказывался от притязаний на Ньюфаундленд и Акадию в обмен на снижение пошлин на французские товары, импортируемые Британией, а также от обладания Эльзасом, областью в восточной Франции. Короче говоря, канадское побережье было принесено в жертву более ценным и близким к дому интересам. Вот за что квебекцы до сих пор ненавидят Францию.

В Акадию тут же хлынул поток англоговорящих колонистов и солдат. В 1749 году бритты основали город Галифакс, намереваясь превратить его в новую, не франкоговорящую столицу. И акадийцы совсем не обрадовались, когда в 1754 году губернатором Новой Шотландии стал Чарльз Лоуренс, человек того типа, который описала в своих произведениях Джейн Остин: высокомерный английский фанатик, уверенный в том, что закон на его стороне, а потому он имеет право на любые отвратительные деяния. Джейн Остин наверняка призвала бы мистера Дарси[62], чтобы тот сбил спесь с губернатора, но, к сожалению, место действия находилось слишком далеко от сельской английской глуши, на диком полуострове в отдаленной части мира, где смерть была делом привычным, и целые общины стирались с лица земли или бесконечно переселялись с места на место на памяти одного поколения.

Лоуренс, человек военный, был садистом, наделенным неограниченной властью. Ко всему прочему, он чрезвычайно подозрительно относился к акадийцам и одним из первых актов потребовал, чтобы все они присягнули на верность Британии и дали согласие нести активную военную службу, отражая вторжение любого неприятеля — например, Франции. Акадийцы, естественно, отказались, и не только потому, что не хотели стрелять в своих бывших соотечественников. Им не хотелось, чтобы их отрывали от работы на земле и охоты каждый раз, когда какой-нибудь самовлюбленный парижский командир решит сунуть нос в их владения.

Лоуренс ответил введением абсурдно суровых наказаний за любые проявления нелояльности. Скажем, если акадийцу было приказано доставить в британское поселение дрова, а он тянул с исполнением, его дом разбирали на растопку. Лоуренс распорядился конфисковать у акадийцев ружья и каноэ — жизненно необходимые инструменты для охоты и рыбалки, он также планировал обратить всех французских поселенцев в англиканскую веру. Неудивительно, что акадийцы стали искать убежища подальше от этого английского сумасшедшего, благо Новая Шотландия была обширным и неосвоенным полуостровом с множеством рек и речушек, способных прокормить опытного рыбака и охотника.

Понятное дело, взбешенный коварством французов, подрывающих его авторитет, 28 июля 1755 года губернатор Лоуренс отдал приказ о начале депортации.

Он запросил Новую Англию прислать ему флот из двух десятков грузовых кораблей, с трюмами, переоборудованными в тюремные камеры без окон и удобств (колонизаторы из Новой Англии давно освоили такой вид транспорта, поскольку успешно практиковали работорговлю). Тем временем возле деревни Гран-Пре в Новой Шотландии расположились лагерем солдаты — тоже из Новой Англии; до поры они, согласно приказу, не предпринимали никаких действий, так как стояла пора сбора урожая, и губернатор хотел, чтобы акадийцы оставили после себя хорошие запасы свежих продуктов.

Не догадываясь о том, что на уме у солдат, мирные поселенцы продолжали жить, как раньше, но заподозрили неладное, когда к берегу подошли пять порожних грузовых кораблей, и Чарльз Лоуренс распорядился, чтобы все совершеннолетние лица мужского пола собрались в три часа пополудни 5 сентября в церкви Святого Чарльза в деревне Гран-Пре. (Трудно сказать, был ли выбор места шуткой. Возможно, нет. Чарльз Лоуренс не страдал несерьезностью.) Было объявлено, что тем, кто проигнорирует распоряжение губернатора, грозит «конфискация движимого и недвижимого имущества».

В тот день в церкви собралось 400 мужчин и юношей, которым некий полковник Уинслоу изложил «окончательную резолюцию Его Величества по дальнейшей судьбе французских обитателей Его провинции Новая Шотландия, которые до сих пор пользовались большей благосклонностью Его Величества, нежели остальные доминионы». Полковник Уинслоу сказал, что ему «весьма неприятно» делать то, что он намерен сделать, «и это так же печально для вас, потому что вы тоже представители рода человеческого». (Что ж, по крайней мере, он признал в акадийцах людей.) Далее он объявил: «Земли и постройки, домашний скот всех видов конфискуются в пользу Британской короны со всеми вашими личными вещами, сбережениями, деньгами и хозяйственной утварью, а вы сами перемещаетесь из этой провинции».

Это было, мягко говоря, шокирующее заявление, но Уинслоу сказал, что бритты играют по-честному, и прибавил: «От лица Его Величества я разрешаю вам взять с собой столько денег и утвари, сколько вы сможете унести, но так чтобы не перегрузить корабли». Учитывая то, что корабли могли вместить строго определенное количество пассажиров, это было заведомой ложью.

Он также пообещал, что «семьи в полном составе последуют на одном корабле», и это еще одна ложь, подтверждаемая приказом, который Лоуренс отдал одному из организаторов погрузки, некоему полковнику Роберту Монктону: «Я бы на вашем месте не стал дожидаться, пока подтянутся жены с детьми, отправляйте мужчин без них».

Поначалу объявление, сделанное в церкви, акадийцы встретили недоумением, поскольку по-английски знали только пару слов: «треска» и «бобер». Судя по всему, единственным лингвистом среди собравшихся был акадиец Пьер Ландри, который перевел британскую резолюцию, как только сам оправился от потрясения.

Тотчас зазвучали мольбы акадийцев о смягчении наказания. Некоторые предлагали заплатить выкуп за свое освобождение и переселиться на французские земли вглубь материка, но им было отказано. Другие умоляли разрешить им пойти домой и рассказать своим женам о том, что происходит, чтобы те могли собрать вещи. В конце концов малочисленную делегацию выпустили, а остальных Уинслоу оставил в качестве заложников, отправив 250 молодых людей в трюмы стоящих на якоре пяти кораблей.

Лишь к 8 октября подошла основная часть грузового флота, и Уинслоу мог начинать массовую депортацию. А за это время с кораблей спрыгнули двадцать четыре человека, причем двоих застрелили при попытке к бегству. Подходили женщины и дети, чтобы присоединиться к мужьям; они несли с собой столько скарба, сколько могли поднять, но, несмотря на обещания британцев, им пришлось бросить вещи на берегу, где они и оставались, пока их не обнаружили английские поселенцы, которые прибыли спустя пять лет.