Книга Абсурдистан - Гари Штейнгарт

Я с торжествующим видом Взглянул на Джоша Вайнера.

— Я рад, — ответил я.

— Вот что я тебе скажу, Сакха, старина, отчего бы нам с тобой не заказать на двоих чизкейк по-ньюйоркски и кофе? — предложил Джош Вайнер.

— У меня есть идея получше, — вмешался я в разговор. — Сакха, почему бы вам не зайти внутрь, в бар с мороженым, и не угоститься пломбиром с разными фруктами и сиропами? Скажите, чтобы записали на мой счет. Миша Вайнберг, номер в пентхаузе.

— О, если бы только мои маленькие девочки могли меня сейчас видеть! — прошептал Сакха, обращаясь к самому себе, и отправился в бар за вкусным угощением.

— «Мишины дети», — медленно произнес Джон Вайнер. Атмосфера вокруг нас стала густой, как взбитые сливки. — Невероятно, мать их за ногу. Ты просто сочиняешь это на ходу, не так ли, Вайнберг? А потом, когда не остается ничего иного, подписываешь чек.

Я доел последний омлет, наслаждаясь вкусными, экологически чистыми яйцами Абсурдистана и вдыхая соленую свежесть осетрины.

— По крайней мере, я помогаю людям, — прошептал я.

Мы сидели, не произнося ни слова, пока не вернулся Сакха с сооружением из мороженого, напоминавшим фрегат, который взгромоздили на авианосец.

— Банан я не стал брать, — отчитался он передо мной. — Бананы я могу есть где угодно.

— Ешьте, ешьте, — сказал я, погладив его по рукаву.

После того как пломбир с фруктами и сиропом был съеден, наша компания поспешила разбежаться. Мы с Джошем не удостоили друг друга взглядом, по традиции хлопнув ладонью о ладонь на прощанье. Мы даже не выстрелили друг в друга из воображаемых пистолетов, что было немыслимо для выпускников Эксидентал-колледжа. В общем, это был не лучший день для нашего колледжа.

— Идите за мной, — сказал мне Сакха Демократ, когда отбыл мой однокашник. — Я вызвал вашего слугу из его сарая за прудом. Месье Лефевр ждет нас позади «Макдоналдса» на Террасе Свани.

— Где это? — спросил я, но Сакха уже направился в вестибюль.

Глава 17

БЕЛЬГИЙСКОЕ КОНГО КОРОЛЯ ЛЕОПОЛЬДА

Мы выехали с бульвара Национального Единства с небоскребами и сетью магазинов и попали на широкую плоскую возвышенность, откуда открывался вид на город. Сакха Демократ, сияя от гордости — ведь он интеллектуал, который все тут знает! — попросил меня выйти из машины и полюбоваться вместе с ним пейзажем. Мой слуга Тимофей тут же ринулся ко мне и раскрыл пляжный зонтик над моей тушей, как будто я был каким-то африканским правителем, прибывшим в аэропорт. Однако зонтик не помог. Пот с меня катился градом и испарялся, и скоро я стал пахнуть, как гамбургер.

Мы смотрели вниз, на город.

— Посмотрите, мистер Вайнберг! — воскликнул Сакха. — Вы когда-нибудь видели такую красоту? Возможно, это не может сравниться с вашим родным Петербургом или — поскольку вы еврей — с вашим любимым Иерусалимом, но все равно — горы, море, архитектурный ансамбль, создававшийся веками… Разве ваше сердце не трепещет?

Но оно не трепетало. Столица Абсурдистана походила на миниатюрный Каир, как бы разбившийся о скалу. Из этой скалистой горы выступали три населенные террасы, связанные петлявшей дорогой. На вершине находилась Интернациональная Терраса с многонациональными небоскребами, посольствами и филиалами крупных фирм (например, «Стэплз», «Хьюго Босс», «Парфюмерия 718»). Ниже, на Террасе Свани, где проживало большинство народа свани, имелся знаменитый рынок с подержанными пультами дистанционного управления, а также мусульманский квартал, где за древней крепостной стеной высились минареты.

— Я так и знал, что здесь есть мусульмане! — воскликнул я, обращаясь к Сакхе. — Мусульмане живут на Востоке. Это факт.

И наконец. Терраса Сево, традиционное обиталище народа сево, которого меньшинство, — здесь особняки в стиле модерн, построенные нефтяными баронами в конце века, образовали нечто вроде решетки вокруг того, что, как я узнал позднее, называлось Ватикан Сево.

— О, да это похоже на осьминога! — сказал я Сакхе. Огромный белый купол с восемью арками, вытянувшимися во все стороны, напомнил мне это бледное морское существо с щупальцами, которое выбросило волной на берег. На голове осьминога сверкал крест сево высотой в шесть метров, и его нижняя перекладина была повернута не в ту сторону.

Рядом с Ватиканом Сево была эспланада, спускавшаяся к маленькому контейнерному порту, а дальше располагался главный бизнес города. И вот тут становилось очевидно, что этот город — всего лишь сноска к тому, что на самом деле превратило этих сево и свани сначала в советскую республику, а затем в неуживчивое современное государство. Абсурдистан — это Каспийское море, а Каспий — это нефть, которой в нем полным-полно. Нефтяные вышки начинались там, где кончались приметы человеческого жилья. Нефть отказывала городу даже в краткой передышке; она не давала жителям ни малейшего шанса взглянуть на воду и увидеть свое отражение. Смиренные вышки советской конструкции, похожие на дешевые ржавые ведра в измученном море, быстро сменялись чудовищными западными нефтяными платформами, которые по высоте соперничали с небоскребами Интернациональной Террасы. Город Свани с тремя своими террасами устремлялся к Каспийскому морю, а оно отвергало его, ударяя волнами, пропахшими нефтью.

— Не смотрите так долго на нефтяной промысел, — посоветовал мне Сакха, заметив направление моего взгляда. — Взгляните на город. Попытайтесь вообразить море, в котором совсем нет нефти, и город, гордо возвышающийся над ним.

Я перевел взгляд с нефтяных вышек на Террасы Сево и Свани подо мной. При этом я мурлыкал песню Джона Леннона «Вообрази». Я вообразил, как пролетаю над городом на вертолете, любуясь его архитектурными красотами, но вертолет упорно летел в северо-западном направлении, пока не добрался до южной оконечности острова Манхэттен, и тень его упала на асфальт деловой части, а потом показались коньки крыш и окна мансард «Дакота Апартментс» у Центрального парка Нью-Йорка, где когда-то жил и умер мистер Леннон.

А потом я очутился в поезде метро, направлявшемся в Бронкс, на Ист-Тремонт-авеню. Была зима, отопление уже включили, и я чувствовал, как пот скапливается между второй и третьей складками моей шеи. Я чувствовал, как холодная вода струится по моей груди и орошает курчавые волосы в паху. Мне было и жарко, и холодно, я был взволнован и влюблен. Горожане в поездах, направлявшихся в дальние районы Нью-Йорка, были весьма упитанные толстяки, одетые в плотные куртки, которые могли бы спасти астронавта от удушья в космосе. Прислонившись к дверям для равновесия, они обгладывали куриные крылышки, выплевывая косточки в полиэтиленовые сумки. Кем были эти атланты Амстердам-авеню? Эти Калигулы Сайпресс-Хиллз? Если б я так не боялся испачкать руки, то присоединился бы к их трапезе.

А девушки! О, как они меня волновали! В каждой было что-то от моей Руанны — плюшевый нос, подбритая бровь, полная нижняя губа, — и все они перекрикивались и пересмеивались со своими подружками на местном наречии Бронкса, которое я только начинал понимать. Был февраль, и хотя на этих юных леди были теплые куртки, они каким-то образом ухитрялись в то же время быть полураздетыми. И время от времени, как бы в ответ на мои мечтания, они демонстрировали свои подмышки со следами выбритых волос — дело в том, что я принадлежу к той школе, которая связывает волосы под мышкой с необузданной сексуальностью.