Книга Пианисты - Кетиль Бьернстад

— Я понимаю, что для них их жизненная задача важнее твоей, — кивает Ребекка.

Тут просыпается Фердинанд.

— Опасно так творить, Ребекка! Мы же ничего о них не знаем, мы не знаем даже о своей собственной задаче в этом мире.

— Задача Акселя важнее! — Ребекка поднимает руку. — Давайте выпьем за Акселя!

Я громко протестую, но они пьют за меня. Потом мы по очереди пьем за каждого из нас. И слушаем сонату Шуберта до минор в исполнении Гизекинга.

— Я сыграю ее лучше, — говорит нам Ребекка.

Уже поздно. Мы собираемся уходить, но Маргрете Ирене просит меня остаться.

— Задержись, пожалуйста, — шепчет она мне на ухо. — Поедешь через два трамвая. Я не прошу о многом. У меня составлен твой гороскоп.

Я смотрю на нее. Охмелев от красного вина, она очень похорошела. По лицу у нее пробегает тень. Что-то серьезное, молящее, что заставляет меня заколебаться.

— Значит, решено, — говорит она. — Ты не пожалеешь.

Все уходят. Отныне мы связаны друг с другом. Союз молодых пианистов. Мы договорились регулярно встречаться, откровенно делиться друг с другом своими радостями, планами, огорчениями. Я обнимаю Ребекку в прихожей. Она вдруг обеими руками обхватывает мою голову:

— Остерегайся Маргрете Ирене, — говорит она. — Ты меня понимаешь.

Я киваю. И тоже держу руками ее голову. Мое чувство к ней изменилось, и это меня пугает. Она стала другой только потому, что должна дебютировать. Стала сильнее. Смелее. Привлекательнее. Но мне не нравится, что я так думаю.

— Ты ищешь место, где сможешь репетировать? — говорит она мне на ухо. — Это несложно. Обратись в НРК[8]в приемную, спроси вахтера студии. Скажи, что ты от меня. Его зовут Гейр. В Студии 18 есть отличный «Стейнвей». Ты сможешь заниматься там по вечерам. Кажется, ты любишь вечера?

Вот это связи, думаю я. Вот оно, преимущество богатых.

Она быстро целует меня в щеку и уходит вместе с Фердинандом, который только улыбается, вежливо и дружелюбно, как всегда. Мне интересно, а что получит он от этого дня?

Итак, я остаюсь с Маргрете Ирене.

Она долго не спускает с меня глаз.

Именно этого мне и хотелось всегда избежать. Оказаться наедине с Маргрете Ирене.

Она смущенно улыбается, пытаясь губами прикрыть пластинки на зубах. Это меня трогает. Она не лишена привлекательности. Молодая девушка, хорошо обеспеченная, просит меня остаться. Я не привык к такому.

— Пойдем в мою комнату, — приглашает она. — У меня там есть еще вино и твой гороскоп.

— Пошли, — соглашаюсь я и иду за ней. Комната большая. Кровать. Портрет Риты Штрайх. Я смотрю на плакат. Внизу — фирменный знак Deutsche Grammophon. Мечта всех музыкантов.

— Она — моя любимая певица, — говорит Маргрете Ирене. — Ты когда-нибудь ее слышал?

Я киваю:

— Моя мама боготворила ее. Колоратура. «Волшебная флейта», к примеру. Царица ночи.

— Она действительно была царицей ночи, — соглашается Маргрете Ирене.

И жестом приглашает меня сесть на кровать.

Я сажусь и вижу, что у нее в углу стоит музыкальный центр. Рядом на полке несколько пластинок.

— Это моя святыня, — серьезно говорит она.

— Я польщен.

— Сейчас я покажу тебе твой гороскоп.

— Наверно, немного музыки не помешает?

Она прикладывает к губам палец.

— Потом.

Маргрете Ирене садится рядом со мной. Разворачивает большой лист. Я вижу круг. Линии, идущие во все стороны. Треугольник. Какая-то неразбериха линий.

— Это твоя жизнь, — говорит она.

Мне уже не хочется ничего знать о моей жизни. Но она показывает.

— Это асцендент. К счастью, он находится под знаком Тельца. Бедняжка, мы с тобой оба Скорпионы.

— Это означает смерть?

Она садится рядом со мной. И внимательно смотрит на то, что начертано на бумаге. Там большими буквами написано АКСЕЛЬ. Эта неразбериха линий — моя жизнь.

— Нет, не смерть, скорее, это жизнь. Слишком много линий. — Она серьезно смотрит на меня и берет за руку. Мне это не нравится. Но вместе с тем меня трогает, что она так искренна. Что сама составила мой гороскоп. Что интересуется моей жизнью.

— Ты слишком разбрасываешься, Аксель. Тебе слишком многого хочется. Но ты должен сосредоточить свой интерес на чем-то одном.

— И что же это одно?

Она смущенно смотрит на меня.

— Я не знаю. Это известно только тебе.

Я слушаю ее, киваю. Маргрете Ирене меня поражает. Конечно, она права. Я слишком разбрасываюсь. Как ей удалось так точно меня узнать? Но разве она не права? Я еще не на своем месте, не могу ни на чем сосредоточиться.

— Однако у тебя есть шанс, — говорит она и показывает на какую-то линию, проходящую между двумя планетами. — Отныне доминировать над всем будет твоя энергия. Я снова киваю:

— Это мне подходит!

— Но тебе придется сделать выбор.

Она встает. Подходит к музыкальному центру, достает из конверта пластинку. Я вижу, что это Самюэль Барбер. Адажио.

Слышится шорох. Потом звучит музыка.

— В эту минуту есть только мы с тобой, — говорит она.

— Возможно, — соглашаюсь я.

Она садится на кровать, где сижу я. Мне это неприятно. Однако я ей повинуюсь.

— Ляг, — говорит она.

— Почему ты выбрала такую грустную музыку?

— Потому что она нам ближе всего.

Не так я хотел первый раз лежать с девушкой. Это должна была быть Аня. Прекрасная музыка. Ее губы. Зеленые глаза. Кое-что совпадает. Кроме самого главного. Это не Аня, а Маргрете Ирене. Мы лежим рядом на ее кровати. Мне непонятно, как у нее это получилось. «Адажио для струнных» и все остальное.

— А теперь поцелуй меня! — говорит она.

Мне этого не хочется. Я смотрю в ее большие глаза, похожие на две цинковые тарелки. Она замечает мое сопротивление, понимает, что я действительно не хочу этого. Тогда она кладет руку мне на брюки, просовывает ее мне в пах.

— Ты будешь противиться и этому тоже?

Я не знаю, что ей ответить. Я еще ни с кем этого не испытывал.

Она снова смотрит на меня. И мне приходится поцеловать ее.

Она всегда была мне немного неприятна. И вот я лежу здесь, рядом с ней, и не противлюсь.

— Рубинштейн. Я люблю Рубинштейна, — говорит она.