Книга Сны Флобера - Александр Белых

В л а д. Ладно, я тебя обниму, и нам будет тепло, настанет лето, расцветёт тундра, я нарву тебе букет заполярных цветов — белых маков… (Обнимаются и целуются).

Ё к о. А сакура там цветёт? (Они смотрят на дерево и пытаются его обнять руками).

В л а д. А теперь расскажи мне про сложносочинённые и сложноподчинённые предложения.

Ё к о. Я хочу, чтобы всегда в нашей жизни были простые предложения. Я люблю тебя. Ты любишь меня. И чтобы не было никаких обстоятельств…

В л а д (смеётся). Я назову тебя королевой тундры… Согласна?

Ё к о (танцует). На всё согласна, хоть на край света… Я согласная буква в твоём языке, в твоей песне…

В л а д. Слушай, Смотри! Эта цветущая сакура похожа на то туманное созвездие.

Ё к о. И вправду! То созвездие цветёт как сакура…. Как у Фудзивары Тэйка в его стихах.

В л а д. «Вечером, за край смятенных облаков стремятся мои мысли! «Люблю я! — говорят, — далёкую, как небо!»

Ё к о (поёт). Ююгурэ ва Кумо но Хатэ ни Моно дзо омоу Амацу Сора нару Хито о коу тотэ.

Влад подпевает следом за каждой фразой песни. Звучит буддийское молитвословие в стиле нью — эйдж.

Эпизод второй.

Дворец Фудзивары Тэйка, 1231 год.

Поэт сидит за письменным столом, выводит кистью знаки, сворачивает свиток. Свет из верхнего окна высвечивает его фигуру в тёмной комнате. Где‑то вдалеке звучат струны сямисэн.

Т э й к а. Что там за шум за оградой нашего сада? Или мне послышалось. Весна! Неужели я дожил до нынешней весны? Слава Богам! Весна припозднилась. Сакура облетает, словно это далёкое будущее прошелестело облаком лепестков. Что они шепчут, когда отлетают вслед уходящей весне?

(В открытое окно влетают лепестки вишен, осыпают поэта с ног до головы. Входит слуга.)

С л у г а. Мой господин, позвольте вам предложить плошку риса. Это всё, что у нас осталось в закромах. Больше никакой еды у нас нет. (Ставит на стол поднос с чашкой риса).

Т э й к а. Спасибо, мой верный друг. Ты одна мне опора в моей старости. Друзья умерли, дети вовлечены в дворцовые интриги, забыли поэзию…

С л у г а. Опять снег северных гор принёс нам бедствия. Белые сакуры завалило снегом, ветви надломились. Что нам делать, хозяин?

Т э й к а. Помощи ждать не от кого. Нужно крепиться, кости мои ломит от холода, ревматизм уведёт меня в могилу, пальцы кое‑как держат кисть, да вода в тушевальнице застыла… Годы мира и спокойствия, и процветания завершились на моём долгом веку… Монашествующий император Готоба в ссылке… Что ждёт поэзию, кто наследует её традицию? Разве тем, кто меч не выпускал из рук, воюя в кланах Тайра и Минамото, посильна кисть поэта? Я опасаюсь, чтобы наша песня не прервалась…

С л у г а. Песня кушать не просит, а вот вас нужно чем‑то кормить, чтобы песня была живой.

Т э й к а. Я готов даже невзрачной камышевке отдать свою песню, да вот у каждого живущего своя песня: каждый поёт на свой лад. Кто ж мою произнесёт, раз такая брань пошла на землях Ямато? Нынешний сёгун не желает слышать о стихах. Прежний‑то был даровит, слал мне свои опыты, да Боги забрали его рано, в малолетстве. Бедняга Санэтомо! Трактат мой о поэзии он успел прочитать, да не успел воспользоваться наставлениями… «Душа моя во мраке ночном». Ты помнишь, старик, чьи это стихи?

С л у г а. Память моя слаба, но, кажется, это стихи кисти вашего сводного брата, монаха Дзякурэна. «На крыше из трав затаились печальные звуки дождя».

Т э й к а. «И посох, скрывая страданья мои, от мира меня удалил».

С л у г а. Мой господин… На что вы намекаете: неужели и вы облачитесь в чёрные монашеские одежды? На кого вы меня оставите? Как я буду доживать без своего господина?

Т э й к а. Мой старый верный друг, не причитай, иди ко мне, я тебя обниму. Только песня ещё поддерживает мой дух в моём старческом теле, а ты помнишь песни…

С л у г а. Песней сыт не будешь, не сердитесь на меня, дурака и невежду. У меня есть к вам предложение…

Т э й к а. Что ты задумал?

С л у г а. Слышал я, что снега убили посевы нынешнего года, монастыри подняли бунт, даже монахи не выдерживают голода. Что ж нам, грешным, поделать?

Т э й к а. Что ж поделать? Молиться? «Непрочен наш мир».

С л у г а. «Я из той же породы вишнёвых цветов».

Т э й к а. «Все на ветру облетают». Скрыться… Бежать… Но куда?»

С л у г а. От голода не убежишь. Голод всюду по всей земле Ямато. И молиться будем. За деревья молиться будем, как за детей… Бежать некуда…

Т э й к а. Ты прав, мои деревья я взращивал всю жизнь, они как дети.

С л у г а. Когда дети уходят на поле брани, родителям ничего не остаётся, как молиться и горевать. Вот если в саду нашем посеять немного пшеницы, то к осени будет чем запастись на всю зиму до лучших времён.

Т э й к а. Посеять пшеницу — это хорошо придумала старая твоя голова. (Принюхивается). Что это за смрад проникает в наши комнаты? Что за грай вороний?

С л у г а. Это мёртвых некому хоронить. Мёртвые тела горожан сбрасывают в реку Камо, вот с её берегов этот смрад на всю столицу. Вороны пируют над трупами.

Т э й к а. Кто нас схоронит? Нужно заготовить дрова для погребального костра…

С л у г а. Вот — вот. Если срубить деревья в саду, то можно посеять пшеницу. Если умрём, то эти деревья сгодятся на погребальный костёр…

Т э й к а. «Шёл я в небесную даль, куда, я и сам не знаю, и увидал, наконец: меня обмануло облако… прикинувшись вишней цветущей». Эх, дивный поэт был Сайгё, любил я его, хоть и разными путями шли в поэзии: он — по пути простоты, я — по пути избыточного чувства. Одно нас сближало: любовь к таинственному очарованию… Это новое в наших песнях. В прежних песнях поэты любовались красотой, очаровывались красотой. Мы же видели в красоте очарование тайны этого мира или мира иного. Вот так и облако дыма от моего погребального костра тоже какой‑нибудь странник примет за цветение вишни. Дайте мне, Боги, умереть не этой весной…

С л у г а. Я вам не позволю, люблю вас, мой господин, хоть и не понимаю ваших песен. Мудреные они для меня.

Т э й к а. Нет уж сил у меня швырять в тебя чашкой за твою нелюбезность к моим стихам и за твои чудовищные предложения… Придётся рубить моих детей — мои деревья. Ничего не поделаешь. Хочу попрощаться с ними, неси одежду. Пойду и погляжу в лица моим вишням, попрошу прощения у каждого дерева.

(Затемнение. Звуки молитвы).

Эпизод третий.

Танец Духа Онрё.

На сцене дерево плакучей сакуры в лучах фонарей. Ватага юных варваров, подростков в роликовых коньках (мотоциклисты) кружится вокруг дерева, горлопанит по — японски, хватается за ветви, обламывает. Этот танец вакханалии длится под звуки современной музыки.