Книга Провозвестник Тьмы - Сергей Сезин

День прошел как бы удачно, и есть некоторая надежда, что будет еще удачнее.

И еще, сидя на скамейке в парке, я подумал насчет такого момента. Вот вчера меня что-то терзали параллели с Углегорском. Хорошо, если это болезненные дела. А если правда, и Тьма начинает сочиться в Питер? Тогда нужно бы походить по опасным местам и посмотреть, появятся ли неприятные ощущения близкой Тьмы. Или нечто до сих пор незнакомое. А какие тут могут быть опасные места? Места большой гибели людей. А какие значительные места могут быть под Питером и в нем самом?

Невский пятачок. Про него в газетах пишут, что там погиб чуть ли не миллион людей. Это, конечно, однозначное вранье журналюг, но плацдарм был небольшим, а жертв не меньше, чем на Малой земле. На ней мои чувства Тьмы молчат. Но там на тридцати квадратных километрах погибло около тридцати тысяч. Возможно, на Невском плацдарме концентрация смертей выше. Еще? Ну, скажем, расстрелы НКВД. Есть здание на Литейном, где расстрелы, возможно, проводились, и, думаю, есть уже мемориалы в местах расстрела. Хоть в одном. Дальше – блокада. Стоит сходить на Пискаревское кладбище. Кронштадтское восстание? Может быть, после него расстрелы были, но где? В самом Кронштадте, на берегу залива, в Питере? Не ведаю. Вообще есть такое общество «Мемориал» – вдруг там знают?

Вот в то, что Питер построен на костях народа, я верить перестал. Два года назад я встречался с тем самым Сережкой, который истории не бросил. И он мне прочитал рапорт сотника казаков, которого посылали на строительство каналов возле Питера. Так вот, его сотня за долгую дорогу туда и обратно и период тяжелой работы потеряла умершими два человека из пятидесяти четырех. Поход сотни на Кавказ через несколько лет стоил ей десяти погибших. И еще – где была самая старая часть города? Адмиралтейство, Летний сад, Петропавловка, Васильевский остров. Возле Петропавловки – все внутри спокойно. На реке тоже было спокойно. Но твари Тьмы не любили текучей воды, вдруг она сбивала мои вчерашние ощущения. Так что можно прогуляться и ощущения послушать.

Итого пяток маршрутов – Невский плацдарм, самый старый Питер, Пискаревское кладбище, Литейный проспект, может быть, места расстрелов. Кронштадт – под вопросом. Это база флота, туда могут не пускать.

Что ж, надо разведать. Кстати, до вечера еще время есть. Так что можно начать уже сегодня. Вон там, впереди, Троицкий мост. Перейду через него и пройдусь по набережной до Литейного моста, а дальше – Литейный проспект и дом на нем. А по Литейному я уже дойду до Невского, а там и Загородный неподалеку.

За Летним садом я свернул с набережной и попал на улицу Чайковского. Там встретился с еще одним повторением Пяти Углов. Только дома тут поскромнее размерами. Улица была какой-то пустынной. Вроде как бы и центр, и вечер близится, а народу почти нет. Ну должны же здесь быть какие-то конторы, где кто-то работает и из них домой выходит. И дома-то жилые вокруг, куда кто-то должен сейчас идти с работы. А так на половину довольно длинной улицы встретился мне один восточный человек, который на малопонятном русском спросил меня, где здесь центр регистрации приезжих. Вроде они не так называются, но это он так назвал. И я его разочаровал. Ближе к Литейному проспекту народу стало побольше, а на Литейном уже люди имелись в количестве, достойном многомиллионного города.

Оказалось, я проскочил дальше, потому пришлось по Литейному к Большому дому возвращаться. Походил я перед его фасадом – ничего. Не как в Углегорске, не как вчера.

И что бы это значило? Что меня вчера прошибла паранойя или Питеру ничто не грозит?

Ладно, рассудим логически. Я, конечно, не историк вроде Сережки, потому точно не знаю, как расстреливали в Питере. Но мне кажется, что все-таки расстреливали уже где-то на месте расстрела. Чисто логически – если расстрелять в Большом доме, то нужно труп из дома вытащить, в машину погрузить, довезти и выгрузить, в могилу скинуть и зарыть. Если подсудимый живой и своими ногами идет до могилы, то нет нужды в погрузке-разгрузке. Если я прав, то в Большом доме умерли только те, у которых сдало здоровье в камере. Но я могу и ошибаться, ибо порядок не всегда подчиняется логике. Или логика порядку. Или, может, расстреливали в каком-то дальнем уголке здания или даже в подвале? Оттого и мои чувства не срабатывают.

Ладно, иду в сторону гостиницы. Идти вроде как далеко, и не знаю, успею ли к нужному сроку. Мне ведь вечером еще звонить надо. Тогда дальнейшие поиски возможных мест просачивания Тьмы будут уже после результатов разговора. Если сотрудница не согласится на поиск в неофициальном порядке, то мне надо будет уезжать.

Прогулка оказалась долгой, но по времени уложился. Еще я успел заглянуть в магазинчик и пополнил запас еды на ужин и наткнулся на молодого человека, раздающего листовки. Я не выкинул выданный мне листочек, как делало большинство прохожих, решив воспользоваться для каких-то бытовых нужд. Потому глянул на него уже в номере. А это было не объявление о скидках или открытии нового супермаркета, а листовка «Мемориала». Она сообщала, что завтра будет благотворительная экскурсия на Левашовское мемориальное кладбище, и для того всех желающих повезут на автобусе от станции Левашово до места и обратно к станции. Ехать туда обычно от Финляндского вокзала электричкой, а дальше какие-то автобусы. Так что если я поеду завтра, то мне не нужно будет их ждать и обойдусь без всякого риска не туда доехать.

Хорошо, в любом случае у меня завтра время будет на эту поездку. Если уезжать послезавтра, то это в пределах приличия. Телефон в коридоре был никем не занят, оттого я спокойно дозвонился.

– Добрый вечер, Алексей Алексеевич! У меня для вас хорошая новость. Моя знакомая согласилась помочь. Но вы должны понимать, что она это будет делать помимо своей работы, потому все пойдет не так быстро. И отсутствие документов тоже возможно. Думаю, что за неделю уже что-то будет ясно.

– Огромное спасибо, Елена Михайловна! Я должник ваш и вашей знакомой. И родственники погибшего тоже.

– Не за что меня еще благодарить. Сообщите, пожалуйста, данные на вашего погибшего.

– Кузнецов Василий Васильевич, пятого мая одна тысяча девятьсот седьмого года рождения. С датой рождения может быть небольшое отклонение, ибо я не знаю, по какому это стилю. Воевал под Одессой в Девяносто пятой стрелковой дивизии в августе сорок первого года. В августе или сентябре сорок первого был ранен, сначала должен был попасть в Сто третий медсанбат дивизии. Дальше были госпиталя, о которых я не знаю. Выздоровел только к лету сорок второго, последнее письмо пришло в июне. Жена с детьми тем летом попали в оккупацию, потому дальше ничего не знали. После освобождения пришло извещение, что пропал без вести в августе в районе города Зубцова.

А недавно выяснилось, что он погиб четырнадцатого января сорок третьего года при штурме города Велижа. Был он тогда в Сто сорок пятой стрелковой дивизии. Может, погиб сразу, может, в ее Сто двадцать девятом медсанбате умер.

– Хорошо, я записала. Завтра ее увижу и ей скажу. Перезвоните через два дня в такое же время.

Я попрощался и еще раз поблагодарил. Ага, сейчас полдевятого. Время еще детское. Поскачу-ка на переговорный пункт, переговорю с Кузнецовыми, что они скажут.