Книга Провозвестник Тьмы - Сергей Сезин

…Нос лодки врезался в песок. Перешагнул через скамейку и прыгнул в воду. Вода мягкой, но холодной рукой обняла сапоги, но внутрь не прошла. Хвост плаща все же чиркнул по воде. Метрах в двадцати стояла черная стена – не то застывшее черное пламя, не то черный водопад. А вблизи бурления Тьмы не видно. Зато ощущается эффект ее близости – аж голова чуть не лопается от боли. Во рту металлический вкус, руки сводит судорогой.

Надо идти. Шаг, второй. Чем ближе к стене, тем ощутимо холодней. Из глаз катятся слезы. В аду бы они высохли от адского жара. Здесь – скорее замерзнут. Но какая разница?!

Черное пламя охватило меня. Но в этом огне был холод, который так и тянуло назвать смертным.

«Ночь, улица, фонарь, аптека». В этой реальности будет – ночь, станция, фонарь, Абинск. Я проснулся.

Стоим для чего-то и отчего-то. Вроде как в расписании этой станции нет. Значит, просто столбы подпираем, пропуская другие поезда. Но осталось-то совсем немного. Надо быстро собираться и выходить в Крымске. Или вновь ложиться, спать до Новороссийска и видеть во сне сады Тьмы и все то, что я видел. И потом другой мир. Нет уж. Я обречен вспоминать это, но лучше потом, не сейчас. На сегодня хватит с меня воспоминаний о раздвоении себя, о Красношахтинске и взрыве.

Достал из-под подушки фонарь и стал собираться. Отволок проводникам постельное белье и стоял наготове у окна. Сейчас ночь, видно мало что, разве что огни домов и фары машин. Ну, иногда блеснет под луной речка. Но пока стояли, начало постепенно светать. Стояли-то почти час еще, потому тронулись уже при свете. До Крымска осталось совсем недалеко, но как тяжело было дождаться, пока поезд преодолеет эти пятнадцать – двадцать километров. Нетерпение мое достигло апогея, и я уже стоял в тамбуре, с трудом удерживаясь от желания самому открыть дверь и выскочить, даже не доезжая до вокзала.

Нас по обычаю приняли на первую платформу. Еще рано, на привокзальной площади две девицы, явно кого-то встречающие, да Мария Никитична Саврасова, в просторечии называемая Заразовой за скандальность. Она принесла на продажу сушеную рыбу, которую добывает ее старший внук Витька. Но это она неудачно вышла, наверное, бессонница ее одолела. Народ в поезде еще не просыпался и пива еще не открыл. Да и с утра еще прохладно. Вот к обеду у нее брать будут.

Поезд остановился. Я еле дождался, пока проводница, позевывая, откроет дверь, опустит платформу и протрет поручни. После чего резво рванул вперед. Пролетая мимо Заразовой, громко возгласил: «Здрасте, Мария Никитична!» – и наддал еще. Никитична не успела рта открыть, как я уже был далеко. Вот так – и поздоровался, и с заразами не общался. Пусть теперь строит версии, к кому я так полетел – к ее соседке Настасье или к Ануш Согомонян. Все равно не угадает.

А за зданием вокзала я шел не спеша. Время уже походило к семи, потому уже были те, кому пришло время работать. Поздоровавшись с соседями, я подошел к дому, поставил вещи на скамеечку и присел рядом с ними. Вот я и вернулся. Посижу минутку и пойду в дом. Когда долго дома не бываешь, он становится каким-то не таким, как всегда. Ничего, привыкну вновь. Я ведь пока не собираюсь уезжать. Насыщенная больно вышла поездка. Потому пока никуда и не хочу. Даже в Неберджаевскую. Про которую Заразова не догадывается.

Об ногу кто-то потерся. Это кто у нас тут: Рыжик Семеновны или Маркиза Генриховны?

Но отчего я боюсь опустить взгляд и увидеть под ногами рыжую или полосатую кошачью мордочку, словно на меня взглянет не домашнее животное, а черные глаза с белесой радужкой?