Книга Роксолана. Королева Востока - Осип Назарук

Он понял, что необходимо как-то окончить это странное приключение. Ибо ощущал, что с каждым днем углубляется в лес, из которого может не выбраться никогда. Тогда ему вспомнились слова любимой про самых несчастных…

В ту ночь десятый, величайший правитель Османов, могущественнейший страж и исполнитель установлений Пророка, не спал. Что мучило молодого Сулеймана? Кто способен описать страдания любящего сердца?..

Не спала и Настя в величественных покоях сераля. Всю ночь она жгла ароматный ладан и молилась, все повторяя великие слова: «И не введи нас во искушение…»

Она произносила их (возможно, самые глубокие слова молитвы), лишь шевеля губами. Но сердце ее было занято другим. Поутру же, как только сон стал подкашивать Настю, молитва стала невнятной. Ее утомленные губы уже не шептали: «Да пребудет воля Твоя». Но ей казалось, что кто-то ходит в садах падишаха и кричит на нее из деревьев: «Да будет воля твоя, о прекраснейший цветок в садах падишаха!» «Да будет воля моя!». И она заснула, охваченная жаром на шелковом ложе во дворце падишаха…

Рисунок Миссъ (Ремизова А.В.), начало ХХ века

* * *

На другой день около полудня две крупные новости потрясли весь сарай. Молодая Эль Хюррем получила в дар от султана целых две диадемы невиданной красоты. Одна — из золотистых топазов, а другая — из очень дорогой ослепительной лазури, которую носила на себе и мать султана во время свадьбы с его покойным отцом, султаном Селимом. Падишах — как говорили во дворце — лично посещал покои своей матери, чтобы испросить у нее лучшее из ее приданного. Прислуга шепотом пересказывала слух о том, что молодой падишах еле держался на ногах, когда шел к ней, а глаза горели огнем словно в лихорадке…

Начальник стражи янычар, что не пускал Эль Хюррем в приемные покои султана, получил от падишаха похвалу за верную службу, мешок золота и повышение — его отправили в Трапезунд… Так же, шепотом, говорили, что пылкая страсть к белокожей Хюррем направляет десятого и величайшего из султанов Османов… Что молодой правитель трепещет, как огонь свечи, и тает на глазах… Что его мать от печали потускнела так же, как и ее сын… Странная тревога охватила дворец, а правоверные мусульмане, обращаясь лицом к Мекке, молились об исцелении раненого сердца падишаха.

В то же время в серале несчастная чужестранка, невольница Хюррем, «подкидыш с Черного шляха», известного еще как Злой или Невидимый путь, стояла на коленях. Стоя так, она молилась своему Богу, обращаясь в сторону церкви в Рогатине. Она молилась смотря попеременно то на деревянный крестик, то на две лучшие диадемы из сокровищниц рода Османов, дарованные ей сердцем Сулеймана. Но никто не мог сказать, чье сердце волновалось и болело больше: сердце невольницы или сердце молодого султана.

Несчастная рабыня из далекой страны в печальных своих мыслях навсегда отказывалась от любви к христианскому Богу ради любви к человеку, одарившему ее всеми богатствами, диадемами и властью…

* * *

С небывалым напряжением ждали последующих шагов молодого падишаха.

Прошло еще несколько бессонных ночей, и весь двор узнал, что сам Капу-ага просил его принять двух выдающихся богословов.

Поздно вечером во дворец зашли Мухиддин-мудеррис и муфтий Пашазаде.

Никто не знал, что они говорили с султаном, и они сами никому это не открыли. Но утром следующего же дня они, к огорчению всего двора, пошли в покои белокожей невольницы по приказу султана.

Такого еще не было никогда. Два ученых правоверных мусульманина шли к невольнице в сераль султана, к тому же по его предписанию! Поэтому сам Кизляр-Ага лично подслушивал их беседу и после по большому секрету рассказывал об услышанном своим друзьям.

Что же он услышал и рассказал?

Он описывал все так:

— Ученые улемы вошли в покои белокожей невольницы и вместе сказали: «Да благословит Аллах твое имя, хатун! Десятый и величайший из султанов Османов, Сулейман — пусть веками живет его слава! — дарует тебе свободу и спрашивает, желаешь ли ты покинуть его дворец, столицу и государство, и когда, если желаешь?» Она долго молчала.

— Что же она ответила? — спросил в нетерпении Капуага.

— Не сказала ни слова.

— И улемы так и ушли?

— Нет, не ушли.

— А что сделали?

— Они слушали.

— Как она молчала?!

— Она ничего им не ответила на вопрос, но сказала так, что из этого становится ясно — у нас новая госпожа!

— Но что именно она ответила?

— Ответила: «Истинно, нет Бога кроме Аллаха и Магомет — пророк его!»

Слушая это, аги, визири и кадиаскеры богобоязненно обратились к Мекке и все как один повторили эти слова Корана.

Кизляр-ага продолжил:

— Я немного отворил завесу, чтобы видеть лицо нашей госпожи в миг, когда осенила ее милость Пророка и свет праведной веры. Она была бледна, словно первый снег, что падает на высокую вершину Чатырдага. Но никому об этом ни слова! Не скажете?

— Нет, не скажем! Рассказывай!

Старый кизляр-Ага, главный среди царедворцев, подробно изложил все, чему был свидетелем. Не мог он одного — передать душевное и умственное состояние Насти, ее мыслей, что бились как птицы в клетке, когда узнала она об обретении свободы!

В те минуты у нее в голове было две мысли, стоявшие перед ней как отец и мать. Первая словно говорила: «Смотри! Бог, милосердный и всепрощающий, внял твоим мольбам, высказанным той ночью перед продажей на Аврет-базаре. Помнишь, как ты тогда молилась? «Даруй мне, Боже, возвращение домой! Я пешком пойду, пусть ноги кровоточат, пойду как убогие ходят поклоняться святыням…» Помнишь, Настя? Великий Бог услышал твои молитвы. Теперь ты можешь не только идти, но даже ехать домой как знатная госпожа, ведь султан Османов, Сулейман Великий, наверняка не пожелает, чтобы его любовь, пусть она его и ранит, пешком возвращалась в свою страну…»

Другая же все твердила ей: «Настенька, Настенька! Дважды тебя продали чужаки, а теперь ты сама себя продашь?! Продашь свою веру и Спасителя твоего, погибшего за тебя на кресте?! Продашь его учение о кротости и смирении в этой юдоли скорби?! Продашь за земную любовь, за сокровища этого мира, за султанские диадемы, за власть на земле?.. Иди, дитя, иди — у тебя есть свободная воля… Когда-то ты увидишь, к чему придешь… без малого крестика и без веры в него…»

От этих мыслей бледнела несчастная чужестранка из далекой страны, что пришла по Черному шляху на землю Османов с верой в своего Бога… Ведь одно дело есть у человека на земле: жить верой в Бога.

Но Кизляр-Ага продолжал:

— Она прекрасна, а во взгляде читается большой ум. Оба улема не знали, что ответить. Мухиддин-мудеррис сказал первым: «Да благословит Аллах имя твое, хатун!». Муфтий Пашазаде повторил за ним… Улемы молчали, пока наша госпожа не предложила им любезно сесть.