Книга Королевский гамбит - Джон Мэддокс Робертс

— Но если не евнух, тогда кто? — спросил отец, возвращая нас к сути дела.

— Пока не знаю, но… — Я осекся, ибо обстановка не располагала меня к откровенности, и поспешил исправить положение. — Впрочем, у меня есть довольно серьезные подозрения. — Я огляделся и, понизив голос, добавил: — Я бы даже сказал, почти уверенность, однако сейчас не время и не место говорить об этом.

Что бы ни было у них на уме, они все дружно кивнули в знак согласия. И вообще, римляне обожают создавать вокруг каждого дела атмосферу секретности.

— Хорошо, продолжай расследование, — согласился отец. — Но только не затягивай его слишком долго. Секретарь! — позвал он своего подчиненного таким тоном, который некогда вселял ужас целому легиону солдат.

К нему тотчас подскочил грек с перепачканными чернилами пальцами.

— Павел оставил завещание? — осведомился у него отец.

— Да, претор. Его копии хранятся в архиве, а также в храмах Весты и Сатурна. Он каждый год в начале января составлял новое завещание.

— Каждый год писал его заново? — удивился отец. — Должно быть, ему было трудно на что-то решиться. Что ж, полагаю, завещание существенно упростит нашу задачу.

— Прошу прощения, претор, — фыркнув, заметил Рутилий, — боюсь, ты глубоко заблуждаешься. Будь покойный из знатной семьи и имей он много влиятельных родственников, обеспечивающих ее поддержку, никто бы не посмел оспорить его завещание. Но в данном случае речь идет о простом вольноотпущеннике, после которого осталось огромное состояние… Уверяю тебя, в нашем случае борьба будет жестокой и продлится не один месяц.

— Пожалуй, ты прав, — согласился отец. — Думаю, мы сможем отложить разбирательство этого дела на следующий год. В таком случае решение придется выносить уже не нам. Тогда я уже буду далеко отсюда — в Ближней Испании.

В те времена в начале каждого года, когда на службу заступали новые преторы, Сенат определял им ту или иную провинцию, в которую им надлежало отправиться в качестве пропреторов после освобождения занимаемой должности. Им полагалось руководить указанной провинцией в течение года, а иногда даже двух или трех лет. На протяжении этого срока даже самый честный чиновник имеет в своем распоряжении множество законных возможностей значительно улучшить свое благосостояние. Отца посылали в Ближнюю Испанию. Не скажу, чтобы это был такой уж лакомый кусок, но все же далеко не плохой.

Отец дал понять, что не прочь побыть один, причем сделал это тем ненавязчивым образом, который присущ лишь людям большой силы духа. Рутилий, Опимий и все прочие его сопровождающие удалились, притворившись, что занялись расследованием.

— Сынок, — обратился Деций Цецилий Метелл Старший к Децию Цецилию Метеллу Младшему, — пожалуй, тебе следовало бы поехать со мной в Испанию. Поработаешь немного в моем окружении. Это не так уж плохо. Я имею в виду, пожить вдали от Рима. Кроме того, опыт управления провинцией тебе не повредит. Лучше ознакомиться с подобной работой на низшей ступени. До того как Сенат взвалит на твои плечи всю провинцию целиком.

Разумеется, подобным образом старик проявлял свою заботу обо мне. Он хотел оградить меня от последствий моего безрассудства, но представил это несколько под другим соусом.

— Я подумаю о твоем предложении, отец, — ответил я, — но прежде я должен поймать убийцу. Или убийц, если таковых было несколько.

— Ладно, но только знай чувство меры. В твоем районе было совершено несколько убийств. Кто стал их жертвами? Какой-то бывший раб-гладиатор, мразь с самого дна общества. Некий греко-азиатский купец, тоже довольно темная личность. А теперь еще этот вольноотпущенник. Бесспорно, он был несметно богат, однако в прошлом все равно раб. Не ставь под удар свою карьеру, сынок. Такие, как они, не стоят того, чтобы рисковать своим будущим и даже жизнью.

Взглянув на него, я впервые увидел перед собой не важного чиновника, а испуганного старого человека, чрезвычайно взволнованного судьбой собственного сына.

— Отец, в Субуре были совершены убийства свободных граждан. А Субура — это мой район. И я добьюсь торжества правосудия.

Он ничего не мог мне возразить. Высшие римские чиновники не позволяли себе отступать от долга в большей степени, чем отступали от богов. Разумеется, я был не вполне справедлив. У меня не было ни жены, ни детей, ни высокого поста, я имел довольно шаткое положение в римском обществе. Подобно прочим выходцам из хороших семей, я принадлежал к самой распространенной группе горожан, из которой традиционно состоял младший командный состав римской армии. Однако тогда я ощущал себя столь добродетельным и несчастным, что вопрос жизни и смерти меня совершенно не заботил. Не знаю, было ли это следствием моего юношеского легкомыслия, или я попросту следовал духу времени. Но большинство молодых людей моего поколения ценили свою жизнь столь же мало, сколь и любую другую. Даже богатые и знатные без колебаний решались на самые отчаянные поступки, прекрасно понимая, что всякая ошибка может дорого им обойтись. И я в своем безрассудстве ничем не отличался от остальных моих соотечественников.

Минуту спустя в дом Павла прибыл Асклепиод. Постепенно особняк наполнялся новыми людьми, подобно тому, как разрастался Сенат в период обсуждения военных действий. Два квестора, явившиеся со своими секретарями, при помощи мажордома принялись описывать имущество покойного. Два ликтора пришли за беднягой евнухом, чтобы отправить его в тюрьму, расположенную у подножия Капитолийского холма, где ему предстояло ожидать решения своей участи.

— Очередное убийство? — полюбопытствовал Асклепиод.

— Причем весьма странное. Пойдемте.

Мы вошли в покои Павла — единственную комнату в доме, в которой, кроме покойника, никого не было. Врачеватель, встав на колени, обследовал взглядом шею жертвы.

— Мне необходимо осмотреть его с другой стороны. Однако боюсь, самому его перевернуть мне будет не под силу.

Обернувшись к клиентам, столпившимся у дверного проема, я крикнул:

— Помогите ему поднять тело.

Те замотали головами и отшатнулись назад. Римляне могут что угодно делать с телом живого человека, но до смерти боятся прикоснуться к мертвецу, очевидно, из страха чем-нибудь от него заразиться.

— Тогда хотя бы позовите сюда рабов, — приказал им я.

В конце концов тело перевернули на бок, и Асклепиод с радостным возгласом указал на вмятину на опоясывавшем шею багровом кольце.

— Что это? — спросил я.

— Узелок. Это характерно для сирийских жгутов.

Внезапно какая-то тень перегородила дверной проем, и я чуть было не собрался выставить незваного гостя вон, но благоразумно воздержался. А когда обернулся, порадовался тому, что этого не сделал. На пороге в окружении всей своей многочисленной свиты стоял консул Помпей Великий. Дом теперь был так переполнен, что я подумал: он вот-вот извергнется подобно вулкану, выплеснется лавой прямо на улицы города.