Книга Пустырь Евразия - Сергей Лавров

Только в понедельник на дежурство заступил его веселый приятель и, не вступая с задержанным в преступный сговор, согласился все же позвонить Грешникову и сообщить о тяжкой доле Можаева. Для этого ему пришлось даже оторваться от чтения интереснейшего протокола следующего содержания: «Я не заплатил за свой мотоцикл как за багаж, потому что это никакой не багаж, а мотоцикл без бензина! А послать подальше кондуктора мне пришлось потому, что она все пятнадцать остановок паслась возле меня и портила мне нервные клетки! К тому же в салоне я свой мотоцикл сразу заглушил. Это мне плюс!»

К этому времени спокойствие духа стало покидать Авенира. Он уже вовсю бранил президента, Государственную думу и правительство и призывал к свержению общественного строя или, как минимум, к акциям гражданского неповиновения. Закваска левого экстремизма бродила в нем. У нас интеллигентные экстремисты непременно левые, а маргинальные — правые.

Монумент приехал незамедлительно. Выглядел он весьма озабоченным, а из-за квадратной физиономии — несколько туповатым. Авенира охотно выпустили, взяв на всякий случай подписку о невыезде. Да и следователь его, как оказалось, взял больничный до среды.

— Я уже искал тебя,— сказал ему Грешников в машине.— У нас проблемы. Этой ночью убили Петрушу Низовцева.

— Ого! — воскликнул Можаев.— У меня алиби!

Авенир даже позабыл спросить, за что его задержали. Неоднократно по ходу повествования порывался он выяснить этот незначительный, но все же беспокоивший его нюанс, только Грешников отмахивался:

— Пустяки! — и продолжал рассказ.

Петруша Низовцев с Вероникой кутили разнообразно и с огоньком. Кроме того, что они напали на вьетское общежитие, а затем посещали по кругу все ночные увеселительные заведения Северной столицы, они катались на лошадях и вертолетах, на роликовых коньках и водных мотоциклах и даже зафрахтовали для своей шараги прогулочный теплоход в фирме «Невский круиз». Охрана и Белла сбились с ног, присматривая за чадом. Заводилой была, конечно, Вероника. Ни минуты не давала она Низовцеву-младшему скучать. Маленькая красавица хорошо знала мужчин. Петруша уже и не мыслил что-либо предпринимать, не посоветовавшись с ней. Жизненный опыт и сметливый веселый ум ее всегда брали верх над самолюбием подростка. Близость свою они забавно маскировали родственными узами, приводя Беллу в бешенство.

— Растление малолетних! — вскричал Авенир.

Монумент странно глянул на него, с трудом повернув тяжелую шею, и продолжил.

— Вчера вечером Вероника вычитала в рекламе новую забаву. В огромном заброшенном бомбоубежище гражданской обороны выстроили лабиринт, в котором желающие, вооруженные лазерными винтовками, могли под хорошую музыку в полутьме вволю поохотиться друг на друга. Молодые люди и детвора валили валом на новинку. Петруша, Вероника и охранники, составив свою команду, воевали против сборной прочих посетителей. Резвились долго. Когда после очередного круга наследник не вышел из-под сводов бомбоубежища, охрана забила тревогу. Зажгли свет, бросились искать. Петруша лежал в углу, в смешном наряде коммандос, с игрушечной винтовкой в руках. Он так и не успел повзрослеть.

— Пять пуль в спину! — развел пальцы на руле Грешников.— И пистолет не нашли.

— С глушителем?

— Там такой музон грохочет, что хоть из пушки пали — никто не услышит. Подойти к нему мог любой из играющих.

— Игроков задержали?

— Где там! Только поднялся шум, всех как корова языком слизала. Их человек двадцать было. Пятерых из постоянных посетителей уже нашли, остальных ищем. Случайные люди. Но вьетов среди них не было.

— Точно не было?

— Слушай, трудно замаскировать вьета так, чтобы его не приметили ни Петруша, ни Вероника, ни охранники. Они же знали, что следует остерегаться. Белла им все уши прожужжала.

— Как она?

— Истерика вперемежку с яростью. Дай ей волю — она перебьет полгорода.

— Пистолет не тот, из которого стреляли в бомбера?

— Другой. Поехали со мной, везунчик. С тобой у меня как-то результативнее получается.

— А за что меня все же задержали?

— Пустяки! Принуждение несовершеннолетней к сожительству.

— Айни?!.

Можаев опешил. Этого он никак не ожидал. Монумент посмотрел на него сочувственно:

— Но ты же с ней не спал?

— Я не знал, что она несовершеннолетняя! И не было там никакого принуждения!

— Говорил я тебе — никаких баб на работе! Там у следака твоего все в ажуре! Заявление потерпевшей, раз! — принялся загибать толстые пальцы Монумент.— Заявления родственников и свидетелей, два! Штук десять! Акт медицинского осмотра, подтверждающий прискорбный факт,— три. С тебя достаточно, огребешь лет восемь как педофил, с чем тебя и поздравляю! Возьмут образчик спермы, сличат — и на этом следствие закончено. Мне бы такие дела, я бы чемпионом по раскрываемости стал!

— Ничего себе везунчик… — растерянно пробормотал Авенир.— Вот так поддел меня хозяин…

— А ты думал, в бирюльки играем? Вот теперь ты и соображать не в состоянии! Соберись, ты мне нужен. Чудес не обещаю, но до минимума срок собью.

— Это сколько?

— Три года.

— Елки зеленые! — Авенир схватился за голову.— За что?!

Монумент взглянул на него удивленно:

— А ты неблагодарный! Да любой урлан мне за такое ножки бы целовал! Пять лет ему обещают скостить, а он не рад! Пять лет жизни тебе дарю!

Авенир воззрился на Грешникова, как на сумасшедшего. Опер не шутил. Более того, Можаеву показалось, что его щедрый приятель чего-то недоговаривает. На толстой переносице его образовалась глубокая поперечная морщина скрытой вины, которой, как точно помнил Авенир, прежде не было. Он спросил об этом напарника.

— Пустяки…

Морщина задвигалась.

— Нет уж, выкладывай! Вижу я твои пустяки, столбняк от них берет! А ему все хаханьки!..

— Прости. На этот раз действительно пустое. А ты не переживай лишнего. До приговора твоего еще далеко, что-нибудь придумаем. Поговорю с шефом…

— Да я сам дела так не оставлю! Я найду тебя, хозяин вьетов! Я тебя найду и заставлю снять заклятие, колдун чертов! Поехали!

ГЛАВА ПЯТАЯ

Хочешь всего и сразу, а получается ничего и постепенно!

I

О, восточная женщина, вечная загадка человечества! В западной литературе, особенно во французской, море чернил было потрачено на воплощение образа женщины, преступавшей долг ради любви, — и теперь мы имеем то, что имеем. Теперь это никому неинтересно, даже самим женщинам. Но Восток, нетронутый Восток… Как можно на тебя сердиться?

Так меланхолично рассуждал Авенир Можаев, скукожившись на переднем сиденье с обиженным и несчастным видом. Он нисколько не осуждал Айни, нет! Ведь он был русским интеллигентом, а значит, умел оставаться предельно честным перед самим собой. Это русская интеллигенция умела всегда. Отточенное веками мастерство самобичевания, переходя по наследству, не одну буйную головушку утопило в вине.