Книга Пустырь Евразия - Сергей Лавров

Старик беседовал с ней долго. Сначала расспрашивал о чем-то, потом увещевал и утешал ласково. Потом принялся что-то подробно объяснять. Вдруг Айни прервала его: она поняла, чего от нее хотят, и не соглашалась.

Старик преобразился. Барсом вскочил он с циновок на ноги, крикнул визгливо и пронзительно, по-птичьи. Он ходил вокруг нее, громко вещая о чем-то великом, возвышенном, очень важном, потом показывал ей ладонью, как малы и низменны ее мечты. Она стояла перед ним на коленях и слушала. Он спрашивал ее, она отвечала отрицательно, и все начиналось сызнова. Авенир то и дело вздрагивал, опасаясь, что старик ее ударит. Вместо этого хитрый вьет вдруг сам встал перед ней на колени и о чем-то проникновенно попросил. Она расплакалась, он одной рукой погладил ее по темной гладкой голове. Тогда она закивала часто, он улыбнулся ей ласково и прощающе, но Авенир видел, насколько вымученна и неуверенна эта улыбка.

Вырвав согласие Айни, отец вьетов покинул свои апартаменты и отправился в недра общежития. В помещении раздались голоса, зашаркали тряпки. Началась вечерняя уборка, и не успел Авенир подумать, как же ему выбраться, как дверь его убежища отворилась и вошла заплаканная Айни с ведрами в руках. Не разглядев в полумраке Можаева, она с визгом бросила грохочущие ведра и метнулась было к выходу. Он поймал ее за руку и громким шепотом позвал по имени:

— Айни, не бойся, это я!

Трепещущая девушка проворно подобрала ведра, снаружи спиной прикрыла дверь и дрожащим голосом успокоила набежавших женщин. Потом заглянула в кладовую и неожиданно холодно проговорила:

— Жди. Выведу тебя. Когда все уйдут.

Авенир терпеливо дождался окончания уборки. В комнате погасили свет, женщины ушли, зевая и устало переговариваясь. Все стихло. Вскоре раздались легкие шаги босых ног. Айни молча открыла дверь и встала в проходе, указывая Авениру путь на крышу.

— Я сделал что-то не так? — спросил он.

— Уходи,— сурово ответила она.— Ты ведь пришел не за мной.

Какая-то вопросительная нотка или даже просьба прозвучала в ее голосе.

— Я хочу помочь вам,— сказал Авенир и скривился от фальши. Это было не то, что она ждала услышать.

— Чем ты можешь нам помочь? — усмехнулась Айни.— Ты накормишь наших детей? Ты вылечишь наших стариков? Это все ложь. Ты побежден и пришел просить. Уходи. Сюда идут.

Это была уже не его Айни. Азиатские черты ее проступили сильнее, глаза стали холодными и ничего не выражали, лицо огрубело и застыло, точно маска. Торжествующая маска исполненного долга. Девушка была уже не вовне, она была внутри своего мира, и здесь она была совсем иная, будто ушла глубоко в свою стихию.

Далеко, в глубине общежития, зашаркали на лестнице усталые ноги отца всех вьетов. Авенир поспешно ушел, не решившись даже поцеловать Айни.

Глубокой ночью при свете луны он видел ее на крыше общежития. Она стояла и смотрела в его окна — маленькая темная фигурка в смешных штанах и рубахе на палубе корабля в безмерном океане ночного неба. Подошел семенящей походкой ослика старый вьет, тронул ее за плечо и увел вниз. В трюмы.

V

Грешников выставил Авениру пиво с креветками. Тонкие розовые панцири трещали в его пальцах, как семечки.

— Не станет алкоголя — люди начнут меньше уважать друг друга! Шеф сказал, что дело близко к завершению,— рассказывал он, развалясь в плетеном кресле пивного бара.— Твой доклад прошел на ура! Это лучшее мое дело! Так он сказал. А теперь дело мастера — напиться!

Авенир вот уже несколько минут истязал одну и ту же скользкую креветку. Он не выспался и был мрачен. Нутряная сила, прущая от Монумента, его квадратное лоснившееся лицо с шишкой, толстые руки и ноги — все раздражало Можаева. Ему очень хотелось испортить веселое настроение чавкавшего напарника, но он не знал, как бы это сделать поинтеллигентнее.

— Откуда Трофиму было знать о деньгах и планах Низовцева? — печально спросил он.

— От Вероники! — бодро отозвался Монумент.— Они же знакомы!

— Шапочное знакомство по клубу… — Авенир скептически скривился.

— Шалишь, брат! Не такое уж шапочное! Трофим прежде работал стриптизером в одном заведении. А партнершей в его номере была, угадай кто? Правильно!

«Борман меня с шеста снял!» — угодливо подсказала Можаеву память. Тьфу, черт, прости господи! Ему не везло сегодня с самого утра.

— Трофим ли выпытал у Вероники о деньгах Бормана, или эта киска навела его с азиатами на муженька, мне все едино. И так и так проходит. Главное, что дело сложилось. Ты не представляешь, как это редко бывает!

— Вероника — хозяйка вьетов? Верится с трудом.

— Что ты все ноешь сегодня! Лучше давай выпьем за хороших людей: нас так мало осталось! Или настроение мне хочешь испортить? Так и скажи!

— Нет, что ты! — испугался Авенир.— Я прорабатываю все варианты. А связи убитого бомбера отследили?

— Нет еще.— Монумент хлебнул пивка.— Мы не двужильные. Только-только с Трофимом закончили.

— А как же они мину поставили, если воронки не было?

— Ну откуда я знаю! — обозлился наконец Грешников.— Там же свалка! В коробку из-под обуви засунь, брось посредине дороги — никто не заподозрит. Вот вьет расколется — все и узнаем! Пей лучше пиво, чем вопросы задавать! Ах, как много выпито не нами!..

— А он расколется?

Монумент сморщился, сплюнул высосанную креветку:

— Вот зануда!.. Испортил-таки праздник, гений хренов! А я еще на медаль тебя подал… За помощь органам правопорядка в задержании опасного преступника! Шеф сказал, что подпишет…

— Спасибо. У Трофима родители не преподавали английский? Я так и думал…

Расставшись с Грешниковым, Авенир снова пошел в Ботанический сад и полдня блуждал по оранжереям, рассматривая диковинные растения и цветы. Там, среди зелени и влаги, он понял наконец причину своей хандры. Дело заканчивалось, и ему предстояло вновь стать сантехником. Это было его поражение. Оставшийся неузнанным хозяин вьетов мог торжествовать.

Авенир представлял себе, как этот тип пьет что-нибудь экзотическое, прохладное в кабинете с кондиционером где-нибудь в подполье «Детей Сиама» и насмехается над ним. Это должен быть человек незаурядный, первобытный по своим страстям, близкий по духу и мировоззрению к незамысловатой, но искренней философии маленького народа. Он должен быть щедрым, преданным в дружбе и беспощадным, изощренным в ненависти. Удивительно было Авениру, что в наше время сохранились еще души такой глубины и первозданной силы.

Тяжкую руку хозяина вьетов, его крутой нрав Авенир ощутил, едва только вернулся домой. У подъезда дома его арестовали. Задержали до предъявления обвинения, как поправил его дежурный в знакомом отделении. Авенир не протестовал. Он понимал: это не ошибка. Его вывели из игры, потому что он был опасен.

В конце концов, рассуждал он, покорно парясь в душной камере предварительно задержанных, заключение перенесли многие выдающиеся люди, а многим другим, не менее выдающимся, оно бы никак не помешало. Отсидка его продолжалась два дня, и за это время Можаев починил освещение и сливной бачок в милицейском сортире, повесил над унитазом табличку «Не льсти себе, подойди ближе!», составил новые правила поведения в камере, более лаконичные и конкретные, по его мнению, а также успел получить два раза дубинкой по почкам и мягкому месту за то, что требовал свежей воды и газету.