Книга Царский блицкриг. Боже, «попаданца» храни! - Герман Романов

И не прогадал!

Константинополь

— Государь! Фельдмаршал не смог наградить моего спасителя и передал это дело на твое, монаршье, рассмотрение!

— Как так?

Петр искренне изумился. Он знал, что фельдмаршал всегда отмечает солдат заслуженными наградами, используя для этого любую возможность и щедро расходуя свои личные средства.

— Разве у Александра Васильевича нет своей власти для награждения? Подвиг совершен, солдат спас офицера! По артикулу надлежит награждение Георгиевским крестом третьей степени…

— Государь! Мой спаситель имеет два креста, а третьим наградить токмо вы один и можете…

— Первой степенью? — удивился Петр. Эта награда еще не выдавалась ни разу, и менять это положение император не желал. Потому предложил: — Так наградим его любым знаком отличия с мечами! Или следующим чином…

— Ваше величество, мой спаситель — фельдфебель и имеет все возможные награды, для нижних чинов положенные! Произвести в офицерский чин не во власти фельдмаршала, а только вашим монаршим соизволением!

Петр хмыкнул, ситуация показалась забавной — фельдмаршал, имеющий неограниченную власть над солдатами, не может отметить героя.

— Я хочу немедленно поговорить с этим фельдфебелем! — произнес, помедлив, Петр.

Сын ему тут же ответил:

— Он здесь!

Царевич выглянул из комнаты, и через минуту в нее браво вошел матерый вояка, грудь которого серебрилась от носимых наград. Но первое, на что обратил внимание Петр, были красные сапоги.

Апшеронец! С этим полком императора связывали и боевые походы, и та отчаянная атака при Кагуле, когда русские кинжальные штыки опрокинули янычар.

— Как звать?

— Фельдфебель второй роты лейб-гвардии Апшеронского полка Дмитрий, сын Иванов, Тихомиров!

— Тихомиров? — с удивлением спросил император. — Что-то знакомое! Да! Сержант Иван Тихомиров, погибший при Кагуле, кем вам приходится?

— Отцом! — глухо ответил солдат. — Усыновил меня тятя, отчество свое дал и фамилию! Я — сирота!

Петр только заскрежетал зубами. Он вспомнил все, и то, что был обязан старику-солдату еще во время своих первых дней в этом мире.

— Твой отец погиб героем! Я это видел! Он не успел получить свой заслуженный крест! Что ж! Настала пора мне вернуть этот долг, ибо нет худшей вины для командира, чем не отметить подвиги своих солдат! Завтра вы перед строем получите крест первой степени! Да-да! Согласно статуту креста вы производитесь в подпоручики! И теперь все обязаны обращаться к вам именно так!

— Рад стараться, ваше императорское величество!

Петр крепко обнял солдата, сжав руки: только так он мог выразить свои отцовские чувства и искреннюю благодарность за спасение сына, и с улыбкой спросил:

— А что, господин подпоручик, фельдмаршал Суворов ничем не смог отметить ваш подвиг?

— Батюшка наш меня перстнем с собственной ручки пожаловали, а князь Багратион табакерку золотую подарили! И капитан Ермолов на радости медальон мне в руки сунули ценный!

— Ну что ж! — произнес Петр, взяв золотую коробочку. — Папиросницей тебя никто не жаловал! Благодарю тебя, как отец благодарю! И сегодня же справь обмундирование! А звездочки на эполеты эти нацепи…

Берлин

— Проклятый византиец!

От возмущения король дернулся в кресле. Его и тут обвели вокруг пальца. Русские оттяпали все восточные земли, населенные православными, а Берлину с Веной отдали мятежных панов.

И это еще не все — польский Данциг, что всегда был населен немцами, «дядюшка Петер», этот мерзавец в короне, нагло увел из-под носа. Теперь, даже если удастся подавить польское восстание, то попробуй торговать без наклада — русские поставят в устье Вислы таможню и введут свои пошлины. Не телегами же до Берлина везти?! И попробуй забери обратно!

На Висле уже стоят и нагло бряцают штыками восточные пруссаки, эти подлые предатели, а с Кенигсберга, где засел старый ворон Румянцев, еще и погрозили, да не пальцем, а кулаком из двух дивизий. И датчане русских поддержат, тут гадать не нужно — у них в Шлезвиг-Гольштейне еще три дивизии союзной армии. Зажмут с двух сторон и на Берлин пойдут, как в ту войну. И ведь могут и столицу занять, с них станется!

Как можно, скажите на милость, с таким ушлым родственником дела общие иметь?!

Король вздохнул — ему расхотелось идти к своей Вильгельмине, только с ней находил утешение от тяжелых государственных забот. И, опять же, тем самым монарх вызывал серьезное недовольство знати. Еще бы, даровать любовнице титул графини — они бы поняли и охотно приняли королевское решение, но дело в том, что фаворитка являлась простолюдинкой, а найдена была чуть ли не на портомойне.

— Ну, что ж, может, мой брат Карл чего-нибудь добьется, — тихо пробормотал Фридрих-Вильгельм, хотя надежды на шведского короля возлагались меньшие, чем на османов. Но они имелись — война на два фронта вряд ли понравилась бы русским, и потерпи они неудачу… — Вот тогда я с тобой и говорить стану, «любезный брат Петер», — с угрозой в голосе и с нехорошей улыбкой пробормотал король. — Ты мне добром отдашь Пруссию, или…

Тут он осекся и тяжело вздохнул — даже в союзе со шведами его пруссаки вряд ли бы добились победы. Вот если бы еще кто-нибудь присоединился к ним, продлись война с Турцией подольше.

Надежда только на австрийцев, недаром этот сукин сын, цезарь, любит повторять, что лучше видеть на Босфоре чалму, чем шляпы.

Вот тогда вряд ли Петер устоит — ведь к этому времени Берлин с Веною окончательно утихомирят Варшаву, и их объединенная армия станет страшной угрозой для чванливого Петербурга. Да если еще поможет Лондон, то совсем будет хорошо.

— Питт поможет, ему еще больше венцев не хочется видеть русских в Проливах, — король с удовольствием припомнил, как в прошлую войну англичане решительно вмешались. И русские только утерлись и отступили, хотя ничего из завоеванного раньше не вернули.

Как знать, может быть, на этот раз они получат удар по своему ненасытному брюху доброй немецкой и английской сталью?! Лишь повоевали с турками хотя бы годик, как прежде, а там кто знает. Главное, успеть бы за это время поляков утихомирить…

— Ваше величество. — Дверь в кабинет открылась, и на пороге застыл секретарь с окаменевшим лицом. — Скверные новости…

Иркутск

— Смотрите, Екатерина Романовна, — Потемкин с кривой ухмылкой подошел к карте восточной российской окраины, что висела на стене в кабинете Дашковой с незапамятных времен.

Княгиня только меняла иной раз карту, по мере открытия новых земель и присоединения их к империи. И тут же давала очередное поручение университетской типографии отпечатывать новые карты, хотя это было весьма накладно.