Книга Единственный шанс - Анатолий Филиппович Полянский

Мой дом, твой дом… Не в этом дело. Да ты не беспокойся. Я комнатку в поселке сняла. Поживу пока, а там видно будет.

Клавдия говорила спокойно, будто увещевала ребенка. Потому и показалось Василию, что происходящее сейчас – несерьезно. Стоит только удержать, не дать уйти и…

– Мне пора, – тихо сказала Клавдия. – Не поминай лихом, Василек.

– Остановись! – закричал Маховой и загородил дверь. – Не пущу!

Глаза Клавдии потемнели. Она окинула мужа так хорошо знакомым насмешливым взглядом и с обидным сожалением сказала, словно припечатала:

– Я считала, ты умнее, Маховой. Так вот, чтобы не оставлять иллюзий, знай: я люблю другого.

– Кто он, отвечай?

– Не вынуждай меня, Василек, произнести имя. Ты и так знаешь, о ком речь. Всегда знал.

– Лжешь! – не помня себя, яростно вскричал Василий, прекрасно понимая, что жена говорит правду. Его захлестнула ненависть. Хорош друг! Вор, прокравшийся в дом. Да и она хороша! Все одним миром мазаны…

В бессильном бешенстве, злой на весь свет, Василий скатился с крыльца и чуть ли не бегом помчался к штабу. Ветер с бухты, сырой и прохладный, несколько остудил разгоряченное лицо. А куда, собственно, он спешит? Искать утешения у товарищей, и так слишком добрых и снисходительных? Помогите несчастненькому, посочувствуйте брошенному… А сам? Пора бы повзрослеть. Пора самому научиться справляться с личной бедой…

Маховой остановился. Поглядел на часы. До совещания в штабе оставалось двадцать минут – он успеет вернуться. Ну, взорвался, нагородил всякого. Стыдно! И почему за ней, а не за ним осталось последнее слово?.. Василий повернулся и решительно зашагал назад. Он тяжело поднялся по лестнице, открыл дверь, встретился с настороженно вопрошающим взглядом Клавдии. Молча, игнорируя преследующие его глаза, достал чемодан, бросил в него белье, рубашки, бритву, запасной китель. Надел, несмотря на жару, шинель. Осторожно, боясь вспугнуть тишину, прикрыл за собой дверь и, так и не сказав ни слова, покинул квартиру.

Возле штаба в ожидании совещания толпились офицеры. Они оживленно обменивались шуточками, новостями. Особенно шумно было в группе, кучковавшейся вокруг неугомонного Вальясова. Сам он высился в центре в фуражке, сдвинутой на затылок, из-под которой выбивался пышный каштановый чуб. В карих глазах прыгали чертики, на полных, красиво очерченных губах играла улыбка. Вальясов находился в своей стихии и главный удар нацелил в Бурмина, решив довести его до «кондиции».

– Едва командира уложили на больничную койку, дорогие товарищи, – притворно вздохнул командир базы, – как на судно сразу снизошли тишь да гладь – божья благодать.

Окружавшие весельчака Вальясова офицеры дружно рассмеялись. Крылатая фраза начальника штаба о том, что Плужников портит ему отчетность, была всем хорошо известна.

– Ничего смешного. Так получилось! – воскликнул Бурмин. – Я же не подтасовщик! Нарушений в самом деле стало меньше.

– Как по мановению волшебной палочки, – выразительно заметил Вальясов. – Отчетность идеальная, новый план мероприятий – не документ, а песня, от художественного оформления соцобязательств начальник штаба пришел в дикий восторг…

– Не я придумал инструкции, директивы, указания, – насупился Бурмин.

– В этом ты, дорогой Владимир свет-Константинович, к сожалению, прав. Беда наша – бумаги, горы бумаг. Мало времени на главное остается, комиссар. – Вальясов посерьезнел: – Наше дело учить людей любить свою землю. Этому научишь – остальное приложится само собой.

– Вот и подсказали бы, как делать это самое глазное, – вырвалось у Бурмина.

– Кабы знал, – усмехнулся Вальясов, – не стоял бы тут с вами в табачном дыму. Кабы знал, – повторил он, – заседал бы в главном военном совете…

Вдали показался Маховой. Вид его вызвал всеобщее удивление и новый взрыв веселья. С чемоданом в руке, в шинели он на самом деле смотрелся забавно. Однако что-то и настораживало.

«На Север поехал один из нас, на Дальний Восток – другой», – пропел кто-то и умолк.

Хмурый, с отрешенным взглядом, с плотно сжатыми губами, Маховой решительно поставил на землю чемодан и исподлобья оглядел товарищей. Первым устремился к Василию встревожившийся Горбатов.

– Что случилось? – спросил тихо.

Маховой, отвернувшись, поднял чемодан и пошел на него. Опешивший Горбатов едва успел отскочить в сторону. Черт знает что? Какая муха Ваську укусила? В друзья он не набивается, что было, то прошло. Но официальные отношения обязывают быть с помощником командира корабля хотя бы вежливым. Публично игнорировать Горбатова он просто не имеет права. Да и не смеет…

Пока Михаил собирался с мыслями, из окна комнаты дежурного выглянул начальник штаба и пригласил всех в класс. Офицеры заторопились, и на несколько минут Горбатов потерял Махового из виду. А когда заметил снова, тот был уже без шинели и чемодана.

Ушинский не спеша прошелся вдоль огромной, занимавшей стену, рельефной карты района. Острова Курильской гряды с их горными кряжами, вершинами вулканов и редкими пятнами равнин располагались в центре. Остановившись у трибуны, комбриг окинул сидевших в классе офицеров строгим взглядом и заговорил:

– Обстановка на границе осложняется. Островные заставы то и дело передают о появлении неопознанных целей…

Ушинский на секунду замолчал, потер пальцами бугристый лоб и так же неторопливо, размеренно продолжал:

– Из получаемых нами сообщений недвусмысленно вытекает вывод: реваншисты снова поднимают голову. Текущий месяц, как стало известно из зарубежной печати, объявлен за кордоном месяцем борьбы за освобождение «северных территорий». Не вам объяснять, что это означает возможность различных провокаций…

На какое-то время Михаил позабыл о Маховом и его странном поведении. То, о чем говорил комбриг, было, конечно, не новостью. На совещаниях офицеров информировали о политической обстановке в сопредельном государстве. Но только сейчас, слушая бесстрастное сообщение Ушинского, Михаил особенно четко осознал, насколько все серьезно: и растущее с благословения американской военщины движение реваншистов, и притязания на так называемые «северные территории». Правда за рубежом от народа скрывается. Никто ведь не рассказывал там простым людям, что Курильская гряда была открыта и освоена русскими землепроходцами еще в семнадцатом веке. Япония вероломно их захватила, воспользовавшись ослаблением царизма после Крымской войны, а в девятьсот пятом отторгла еще и Южный Сахалин. И только разгром японской военщины Советской армией положил конец незаконным захватам. Курильская гряда, как и Сахалин, была