Книга Любовь в Венеции. Элеонора Дузе и Александр Волков - Коллектив авторов

хуже. Этот упрек относится не к публике, ибо для нее естественным было ошеломленно безмолвствовать на этом спектакле, а к тем пяти-десяти-двадцати людям, от которых зависит общественное мнение. Они молчали какую-то секунду, но этого было достаточно.

Через полчаса после того как Дузе, помолодевшая, счастливая, как никогда, рассталась с Мирандолиной, она говорила: «Но разве они виноваты? На прошлой неделе здесь выступал Фреголи, мой веселый забавник Фреголи. А после Фреголи «Сон», конечно, кажется скучным, раздражает, даже невыносим. Нет, они не виноваты. Они просто смотрят на все со своей колокольни…»[236].

Неудача «Сна весеннего утра» не обескуражила Дузе и не поколебала веру в поэта. Вести к победе его искусство, защищать его от банальности повседневной жизни стало смыслом ее существования. Семь лет она самоотверженно боролась за то, чтобы пробить дорогу на сцену произведениям д’Аннунцио, пренебрегая при этом вредом, который наносила себе. Она вела ради него битвы, которые, сражаясь за себя, уже давно выиграла.

После неудачи «Сна весеннего утра», потеряв надежду собрать труппу, способную играть репертуар д’Аннунцио, она написала Полезе, директору «Карро ди Теспи»: «Почему же мне никак не удается добиться того, что упрочило бы победу действительно прекрасного произведения и освободило бы меня от бесконечной войны и необходимости скоро возвращаться к моим скитаниям по белу свету? Однако даже здесь справедливость восторжествовала над неверием немногих[237], а вечер в Риме – доказательство того, на что способны в Италии. Я рассчитываю, что вы поможете мне вернуться на родину и, может быть, когда-нибудь собрать большую труппу».

С 6 по 8 марта Элеонора – в Париже, куда приехала по приглашению «Комеди Франсэз»[238] для участия в прощальном вечере мадемуазель Райхенберг[239]. С огромным успехом Дузе выступила на нем в последнем акте «Адриенны Лекуврёр», а затем, с 9 марта по 3 мая, предприняла утомительное турне по Лазурному берегу, французской провинции и Португалии, играя в Ницце, Каннах, Марселе, Бордо, Лиссабоне, Порту. Есть достоверные свидетельства того, что в Ниццу она была любезно приглашена маркизом Жоржем де Куэвас, основателем знаменитой труппы «Большого балета маркиза де Куэвас».

Вспоминая свою первую встречу с Дузе, он писал: «…Мне было тогда четырнадцать лет; как-то, будучи в Ницце, я удрал из дому и отправился в Муниципальное казино с намерением послушать музыку. Но, к великой моей досаде, оказалось, что как раз в этот день шла не опера, а драма. У меня не было ни малейшего желания уйти ни с чем, и я решил посмотреть драму. Афиши возвещали, что нынче идет ”Дама с камелиями". Но все билеты были уже проданы.

Неожиданное препятствие раззадорило меня, и я спросил, могу ли я, заплатив, сколько надо, войти в театр и посмотреть пьесу, пусть даже стоя. По счастью, кто-то вернул билет, и я оказался в зале.

По молодости лет я никогда не слыхал о существовании Элеоноры Дузе, так что ощущение чуда, сотворенного прекрасным созданием, находившимся на сцене, я никак не могу приписать какому-то предвзятому мнению или влиянию авторитета.

С той самой минуты, как она появилась на сцене, мы почувствовали, что подчиняемся ее неодолимому влиянию, что ее чувства становятся нашими чувствами, наполняют нас волнением.

Восторг зала возрастал от акта к акту и достиг апогея в третьем действии, когда оскорбленный любовник, не зная всей правды и искренне веря, что мстит неверной возлюбленной, публично оскорбляет ее, в то время как она – жертва недоразумения, которое будет стоить ей жизни, – сгорая от любви, пытается остановить его, дрожащим голосом умоляюще повторяя одно лишь слово: "Армандо, Армандо, Армандо".

В этом месте я почувствовал, что плачу, и постарался скрыть свое волнение, но скоро заметил, что весь зал охвачен теми же чувствами… И тогда я, вместе со всеми зрителями, понял, какова мера человеческой низости, и, видя агонию этой души и смертельно раненного сердца, ощутил горькую безнадежность.

Такой запомнилась мне прекрасная Элеонора. Такой она навсегда осталась в моей душе».

В Марселе сборы катастрофически упали.

Дузе писала своему верному другу Адольфо Де Бозису: «А эта невежественная Италия, что она делает? О, ностальгия, я в твоей власти! Но если мы не добьемся от какой-нибудь газеты, хотя бы от одной, чтобы она сказала этой невежественной особе, какая язва ее разъедает и какие диковины она создает, как нам дальше жить? Мы загребаем деньги, да, загребаем, но и создаем кое-что: пусть это будет хотя бы тромбон, возвещающий своими звуками о наших страданиях… глубоких, мучительных… невыразимых!»

В Лиссабоне Дузе была вознаграждена за все пережитые невзгоды. После последнего акта «Дамы с камелиями» публика вызывала ее тридцать шесть раз. У выхода из театра многие женщины расстилали на земле свои кружевные мантильи, чтобы она прошла по ним, как по ковру.

Возвратившись из-за границы, Дузе совершила короткое турне по Италии. 12 июня 1898 года имя Элеоноры Дузе было присвоено болонскому театру «Брунетти»[240]. «Хотелось бы, чтобы он стал храмом подлинного искусства», – сказала она посланцу, сообщившему ей эту приятную весть.

Турне по Италии Дузе закончила выступлением в пьесе «Гедда Габлер» в неаполитанском театре «Фьорентини». После этого несколько дней она провела у моря, потом две-три недели прожила в Валломброзе. Она продолжала мучительно думать, каким образом осуществить свою давнюю мечту – поставить на сцене пьесу д’Аннунцио. «Живу – день лучше, день – хуже, – признавалась она Лауре Гропалло. – Надоел мне этот пятый акт моей жизни, очень уж он затянулся… Чего бы я только не отдала, чтобы рядом со мной был друг!» Но она всегда была в одиночестве. Поэт остался во Флоренции и работал над «Огнем». Ей же приходилось снова продолжать свое вечное блуждание по свету. Она организовала турне по Египту, условилась о спектаклях в Афинах и 12 ноября должна была отплыть из Неаполя. Кроме того, ей, наконец, удалось договориться с Цаккони о постановке двадцати девяти спектаклей по пьесам д’Аннунцио. «Чтобы не обмануть надежды Цаккони, вернусь весною. Договор с ним уже заключен, и тогда, под знаком этой надежды, мне, может быть, будет не так тоскливо пережить эту долгую зиму и морской переезд…» – писала она Де Бозису 7 ноября.

Между тем д’Аннунцио, оставаясь в Италии, заканчивал новую трагедию – «Джоконда», посвященную Элеоноре Дузе и предназначенную для ее спектаклей. Поэт присоединился к Дузе в Египте. Из Александрии и Каира он сопровождал ее в Грецию – в Афины, где им обоим был оказан восторженный прием.

Вернувшись в Италию, Дузе обнаружила, что договор с Цаккони претерпел существенные изменения, и готова была совсем отказаться от него. Вместо прежней договоренности о том, что спектакли будут проходить только во Флоренции,