Книга Вадбольский - Юрий Никитин

лет сто назад был Великий Маг, но мне отец говорил, что чем дальше уходит война, тем больше отыскивается её героев. Но на сегодня один Архимаг в России, и ещё два в Германии и где-то за океаном.

Препод, что всё чаще поглядывал раздраженно в нашу сторону, сказал, повысив голос:

— Вадбольский, может быть, вы встанете на кафедру и расскажете историю Государства Российского?

Я вскочил, ответил бодро:

— Не сейчас, господин преподаватель!

В аудитории послышались смешки, а я, не дожидаясь взрыва негодования, добавил льстиво:

— А как только в достаточной мере напитаюсь вашей мудростью и запомню все ваши уроки!

Он вздохнул, махнул рукой, и лекция потянулась дальше, как улитка на склон Фудзи.

После лекции по истории государства российского, шел урок русского языка, а последним урок математики. Снова моя родная школа, только мы эти математические задачи решали во втором и третьем классе…

После лекций сделали крюк и прошлись вдоль цветочной линии, разделяющей мужскую и женскую часть территории. Там по-прежнему прогуливаются милые барышни, которых он назвал суфражистками, хотя ничего суфражистичного в них не было.

Среди красивых барышень с зонтиками заметил и троих флиртующих с ними парней, удивился:

— А эти лбы там чего?

— Им можно, — сказал Толбухин с завистью. — Познакомились, теперь общаются ближе.

— Насколько ближе?

Он посмотрел с возмущением.

— Вадбольский!.. Для того, о чём думаешь, нет условий!

Я не стал уточнять, для чего «для этого», все думаем одинаково, только в силу воспитания и приличия держим при себе, но в двадцатом веке всё дерьмо из нас прорвется и выплеснется, но когда дерьма много, оно перестает считаться дерьмом и называется либеральными ценностями.

Вечером после отбоя, когда всем курсантам предписано лечь в постели и держать руки поверх одеяла, Толбухин отложил газету «Санкт-Петербургские Ведомости» и сказал счастливым голосом:

— Как здорово! С первого января по правилам этикета женщинам запретят застегивать на блузке две верхних пуговицы.

Равенсвуд протянул с недоверием:

— Правда?.. Ну, теперь заживем…

Я спросил скептически:

— А что изменилось, а? Для нас?

Я промолчал, Толбухин сказал со вздохом:

— Ну вот Вадбольский опять всё испортил! Мог бы притвориться, что поверил, как и все.

Дверь резко распахнулась, я понял, что отворили ударом ноги. На пороге трое крепких парней в форме курсантов Академии старшего курса.

И в комнату вошли по-хозяйски, всё знакомо, не первый год здесь, окинули нас троих внимательными и оценивающими взглядами.

Первый, самый крупный, сказал весело:

— Привет, малышня!.. Мы со второго курса. По традиции, берем над вами шефство. Будем помогать изучать науки, а также тренировать вас… ну на будущее.

Толбухин и Равенсвуд промолчали, явно такое не нравится, я вынужденно взял на себя роль старшего по комнате:

— Это конечно, здорово. С удовольствием примем вашу помощь. Завтра или послезавтра поговорим, что нам нужно…

Все трое переглянулись, засмеялись так же разом, что значит спаянный коллектив, старший сказал так же весело и самым дружелюбным голосом:

— Учителя не спрашивают, что вам хочется. Будут учить по своим программам. А мы вам поможем по своим. Вот ты, борзый, будешь чистить мне сапоги! Ну и всякие там мелочи, что понадобится моей светлости.

Я поднялся встал напротив, он чуть ниже меня, но плотный, мясистый, из тройки самый крупный.

— Денщиков будешь выбирать на службе. А слуг — в имении своего папаши. Здесь тебе не там, понял?

Он вздохнул, улыбка исчезла с его лица, протянул руку и цепко взялся за мое правое плечо.

— Парниша…

Я сказал внятным голосом:

— Убери руку.

Он хищно улыбнулся.

— И что ты мне сделаешь, мелкота?

— Сломаю, — пообещал я.

Его улыбка стала шире.

— Попробуй, если сумеешь…

Я левую ладонь положил на его лапищу на плече, правой с силой ударил сверху по локтю. Влажно хрустнуло, вожак громко охнул и упал на колени.

Я отступил на шаг, сердце колотится, дрожь начала охватывать всё мое тело.

— Убирайтесь, — проговорил я напряженным голосом. — Иначе сломаю всем троим шеи.

Двое, что до этого улыбались, а потом посерели и стали меньше ростом, опомнились, подхватили своего лидера под руки и быстро вытащили в коридор.

Я подошел к двери, захлопнул, повернулся к притихшим сокомнатникам.

— А хорошо день прошёл?

Толбухин сказал поспешно:

— Никто из них жаловаться не будет! Они вторглись на наш этаж в ночное время!.. За такое не только выговор, могут вообще вылететь!

Равенсвуд не отрывал от меня взгляда, на лице проступила неуверенная улыбка.

— Ну и удар у тебя… Это и есть, как догадываюсь, российская дедовщина?

— Она самая, — ответил я. — Гомер сказал, на кого не действует слово, подействует удар в челюсть. Спим?

Равенсвуд пробормотал:

— Да, тут заснешь… И как Россия существует с такими порядками?

— С нами Бог, — ответил я высокопарно, — Будь это Германия, уже бы ласты склеила.

Он посмотрел на меня в недоумении, как и Толбухин, что за выражение, сказал бы просто кони двинул или копыта откинул, а то какие-то ласты.

Глава 5

У меня ряд простеньких аугментаций, что становятся доступными с развитием медицины каждому человеку. Это усиление слуха, зрения, физической силы, ускоренной регенерации. А с появлением нанитов всё это стало ещё на ступеньку выше, то есть, кроме усиления зоркости добавилась возможность видеть в темноте, а царапины стали заживать быстрее не вдвое, а вчетверо, так же и с остальными возможностями. А все знания, ранее закачанные из Всемирной Сети, стало возможным сортировать по любым запросам…

Но здесь существует странное явление, что простой суеверный народ называет магией, надо ещё разобраться с этим явлением, а вот эти для меня как раз настоящие и самые грозные противники.

Дело в том, что у физической мощи достаточно четкие границы, не перепрыгнешь, а если и сумеешь, то на малую величину, а вот с магией, как понимаю, подниматься проще. Или не проще, но там высота пока никем не достигнута и даже не обозначена. Но даже на малом уровне те хлопцы, что как бы владеют магией, уже согнут меня в бараний рог.

Утром, когда мы трое, позавтракав вместе, топали в Учебный корпус, дорогу нам перегородили четверо крепких парней, один из них тот самый сынок герцога, Ротбарт, у которого отец и дядя чины в Императорской Канцелярии.

Его сателлитов не знаю, просто крепкие быковатые парни, морды простоватые, интеллектом не отягощены, Ротбарт на их фоне выделяется выгодно: красавец, рослый и мускулистый, лицо аристократически надменное, ясные глаза и холодный взгляд, мужественный, как считается, широкий подбородок.

Я остановился, Толбухин и Равенсвуд тоже замерли, у обоих на