француженка не спрашивает «Вы в порядке? Вы в порядке?» Назад в Лувр и даже Мона Лиза выглядит глупо обратно на ферму которая не в Париже до которой идет скоростной поезд набирает скорость на скоростном поезде обратно на ферму которая на границе с Нормандией на побережье — стоп — война и память — обратно на ферму столетний восстановленный уголок у очага готовим ужин и пьем и огонь. Вечером следующего дня кошмар мы становимся пьяными за рулем нас тормозят и я хочу хочу чтобы мой любимый друг поговорил с полицией но прекрасный гей остается в машине и Дэвин Буковски начинает драться с французским полицейским и нас чудом не забирают в участок. Геи ссорятся на французской ферме и мы чувствуем себя чуть менее одиноко когда другие люди сражаются с любовью. На шестой год скандалы задают ритм и я-начинаю-писать-книгу и он-начинает-писать-картины и ссоры становятся громче и мы напиваемся сильнее и он-поцеловал-женщину-я-об-этом-знаю и он-поцеловал-женщину-я-об-этом-не-знаю и как люди живут друг с другом и как им удается всё это время оставаться парой и не разбегаться и я пишу всё больше и больше а он пишет картины и моя первая книга и его первая работа в галерее «Сохо» но ничто не останавливает скандалов которые заполняют собой дом и алкоголь и поцелуи которые становятся животными и отчаянными и никаких путешествий и слишком много чтения аспирантура слишком много пишу я читаю и пишу и язык и алкоголь интеллектуальных споров и алкоголь любви никаких путешествий еще больше пишу просто дистанция между двумя телами прорывающимися сквозь страсть но прорывающимися по-разному распадаясь на части в пожарах один разум одно тело распадается. Седьмой год я начинаю диссертацию он бросает аспирантуру пьет и скандалит: всё разбито. Восьмой год мне дают докторскую степень. Я получаю настоящую работу которая кому-то тут точно нужна чтобы обеспечивать чьи-то нужды позаботиться об этой расшатанной паре прекрасных облажавшихся детей подающих надежды наполненных ненавистью к себе наполненных алкоголем мы продолжаем быть женатыми и женатыми и женатыми и продолжаем орать и пить и он пьяный ссыт в угол и падает с лестницы и отключается на лужайке и отключается за рулем и как вы это делаете как куда катится моя любовь? Девятый год вот работа на моей работе ассистентом притворись взрослым вот мой трип с моей коллегой по драме я дарю тебе свою любовь на вынос поезжай во Вьетнам вот жизнь я покупаю ему лофт на набережной в Портленде я покупаю ему алкоголь я стараюсь и стараюсь выкупить нашу любовь обратно я стараюсь и стараюсь но никакие деньги не останавливают его во Вьетнаме он влюбляется Тху-Ха он врет и врет он приезжает домой Тху-Ха и едет назад и я жду его в постели ночь за ночью он остается во Вьетнаме Тху-Ха я остаюсь в кровати дни напролет я не ем я пью пью в одиночку я мочусь в кровать я не двигаюсь я моча и водка и грустная грустная мертвая бездетная женщина со своей работой и со своим домом и своей первой книгой с котом и собакой и деньгами и без мужа Тху-Ха. Десятый год мы притворяемся. В десятый год мы возвращается в Тахо чтобы попробовать вспомнить как притворяться. В десятый год мы пьем на крыше казино «Харви’c» мы пьем в лифте мы пьем вместо того чтобы трахаться пока не слепнем не глохнем и не перестаем хоть что-то чувствовать мы пьем даже по дороге в аэропорт на такси мы доезжаем до аэропорта я иду к кассам чтобы вернуться в Орегон но я знаю что не вернусь ни к чему кроме Орегона я возвращаюсь с билетами он спит прислонившись к стене храпя как все алкоголики все наши чемоданы вокруг него как дети которых у нас никогда не было я оставляю билет в его пьяной сонной руке он обмочился я не могу заботиться об этом человеке. На десятый год он спит с одной из наших общих студенток она пишет мне электронное письмо и говорит что она хороший человек она пишет мне электронное письмо и говорит что он хороший человек она пишет мне электронное письмо и говорит что я хороший человек они трахаются и трахаются я прихожу домой с работы она в отключке на черном кожаном диване он в отключке на полу. На десятый год ты сказал мне что будешь любить меня до смерти ты сказал мы умрем вместе в любви ты сказал что когда мне будет семьдесят пять мы будем смеяться своими ртами с обвисшей кожей и пить за нашу чертовски древнюю любовь ты мне это сказал ты это говорил каждый год до тех пор пока не перестал где ты где мужчина который будет любить такую как я женщину никто кроме тебя не станет никогда никакого мужчины не было для меня даже отца я перестаю есть я теряю одиннадцать килограммов все говорят все говорят ты такая красавица. Как актриса кино. Она красивая, правда?
Я красивая?
Любовь — это жизнь и смерть.
МОЯ ЛЮБОВНИЦА, ПИСЬМО
Я вроде как не хочу вам этого говорить.
Я имею в виду, что собиралась написать целую книгу, кое о чем умолчав. Пропускала слова. Нарочно. И я знаю, зачем я прятала от вас эти слова.
Попросите меня рассказать о моей жизни как о жизни сексуализированного цисгендерного тела, и я поведаю множество историй. Без счета историй о женщине, которой я была и которой являемся мы все. Наши тела — это воплощенная метафора всего человеческого опыта. Вот. Вот что случилось со мной. Вот где я обосралась. Вот где я ослепла. Где раздвинула ноги. Где добилась своего. Где попыталась убить себя или предложила помощь, осмелилась просить о любви или решилась на удовольствие или боль. Или просто напилась и облажалась. Снова. Вот шрамы. Я пловчиха. У меня широкие плечи. У меня голубые глаза.
Попросите меня рассказать о письме — ну, это болезненно личное. Письмо. Мой огонь. В котором истории рождаются из того, что жило и умерло во мне. Она движет мной и станет моей смертью.
Так что когда я говорю вам это, мне немного хочется вас укусить.
По-настоящему укусить. До боли.
Некоторые уверяют, что слова не могут «случаться» с тобой. А я говорю: могут.
В одну из последних ночей с Дэвином я нажралась грибов и пошла гулять вдоль путей. Мы жили рядом с железной дорогой в Юджине — в районе, где в переулках валяются иглы
