Книга Воробей. Том 2 - Андрей Дай

на общих основаниях, как переселенцам. Их включали в отчеты — по разделу «народонаселение», облагали налогами и сборами наравне с русскими. Да и все на этом. Никто туземцев обрабатывать землю целенаправленно не учил, и об их благосостоянии никто не пекся.

Те же, кто продолжал придерживаться веры отцов, находились вообще вроде как в вакууме. Никого их судьба не интересовала. О туземцах вспоминали только тогда, когда оказывалось, что очередное, выставленное на концессию, месторождение было расположено на инородческой земле. Но и тогда решение гражданского правления было однозначным: инородцы должны подвинуться. Индустриальная мощь государства важнее каких-то там черных татар.

В крайнем случае, у инородцев всегда можно было «выкупить» спорный участок за соответствующее количество хлебного вина. Многие малые народы давно и плотно сидели на этой «игре».

С сокращением земель в стойбища и деревеньки туземцев пришел голод. Активная хозяйственная деятельность распугивала чуткого зверя. Земледелие у большинства племен было в зачаточном состоянии, а охотиться было больше не на кого. И если степные жители еще как-то сводили концы с концами за счет животноводства, то лесные жители просто тихо вымирали от голода. Численность инородческих народов вообще не поддавалась учету — туземцы не торопились сообщать властям о себе какие-либо сведения. Образ злого русского захватчика в глазах туземцев сложился окончательно.

И что самое поганое — я понятия не имел, чем можно было им всем помочь. Да, можно издать закон, по которому земские доктора будут обязаны хотя бы раз в год осматривать жителей известных инородческих селений. Только можно со стопроцентной вероятностью утверждать, что исполняться этот закон не будет. Хотя бы уже потому, что врачей слишком мало для организации такого масштабного мероприятия. Во-вторых, потому, что, поди, еще найди в глухой тайге эти самые селения. Я уже рассказывал об их отношении к русским: ничего хорошего ни от одного из нас они не ждали, и на глаза показываться не торопились.

Кормить инородцев за государственный счет? Скупать зерно и раздавать его нуждающимся туземцам? А за что? Просто так? И мы получим сотни тысяч нахлебников, уверенных, что государство им должно, и ничего не делающих, чтоб что-то изменить в своей жизни.

Кстати говоря, среди русских все-таки имелись радетели за права и свободы туземцев. Вроде того же миллионера Сидорова, привозившего представителей северных народов в столицу. Однако я не слышал ни об одном инородце, который бы, подобно Михаилу Ломоносову, вышел из своих дебрей и чего-либо достиг. Неизвестно ни об одном купце или ученом из инородцев. Я именно сибирских инородцев имею в виду. Потому что технически, согласно семьсот шестьдесят второй статье «Свода Законов о состояниях», к инородцам, кроме сибирцев, относились и кочевники — калмыки, ногайцы, трухмены, калмыки, буряты, казахи и киргизы. И не-кочевники: жители русского Туркестана, северные самоеды и горцы Кавказа. И кстати еще евреи. А вот финны, эстонцы и прочие прибалты почему-то инородцами Законом не признавались.

Купцов исповедующих иудейскую веру — полно. И ученых евреев — тоже достаточно много. Узбеки и таджики — тоже могут этим похвастаться. Да, последние не так давно включены в число жителей Империи, но это не умаляет их заслуг. А вот много ли врачей среди телеутов? Или каков процент лиц купеческого сословия среди остяков? Каков торговый оборот шорских племен? Ноль-ноль-ноль. Этого либо нет совсем, либо на таком ничтожном уровне, что даже дотошные имперские чиновники не включают этого в свои отчеты.

Это я к тому, что даже зацепиться за что-то, за какое-то явление, чтоб развить мысль и найти решение проблемы, не получалось. Инородцы выходили этакими жертвами индустриализации. Той ценой, которую нужно заплатить за благополучие остального населения страны.

Нет, все можно было исправить… Ну, или хотя бы поправить, признав на государственном уровне равенство представителей туземных народов с остальными жителями империи. Однако это было легче сказать, чем сделать. Начать хотя бы с того, что тогда придется признать и равенство всех религий, а это уже… нонсенс по нынешним временам. Приравнять какого-нибудь шамана с высшими иерархами христианских церквей? Позволить подданным христианского, православного, царя самим выбирать вероисповедание? На весь мир заявить, что Империя не видит разницы между каким-нибудь дремучим погонщиком оленей из тундры и представителями титульных наций? Господи! Да я даже представить себе не мог, какой скандал разразится. Это сейчас даже не как призыв к революции звучит. Это просто крушение основ мироздания. Я был уверен, что прожект такого закона даже до голосования бы не дошел, а я, как инициатор, был бы уже прилюдно проклят и отлучен от церкви.

И не поставить царя в известность о появлении делегатов в столице — это тоже самое, что, как тот пресловутый страус, засунуть голову в песок, и считать, что ничего не случилось. Поэтому, я тяжело вздохнул и зачитал обращение туземных князьков Государю. И взглядом, которым меня наградил Николай Александрович, можно было дыру прожечь. Такой многообещающий взгляд это был, что я уже мысленно попрощался со своим высоким постом, со столицей, и с планами на преобразование страны.

Слава Богу, вспышка гнева Никсы довольно быстро прошла. А голова у него всегда работала на зависть многим. И он не хуже меня понимал, что какого-то простого решения эта задача не имеет. Если вообще ситуацию возможно было как-то исправить — в чем я сильно сомневался.

— Раз я не слышу каких-либо предложений, полагаю, вы, Герман Густавович, ничего так и не выдумали? — справившись с собой, процедил Государь.

— Именно так, ваше императорское величество, — склонил я покаянную голову. — Проблема не имеет решения, ваше императорское величество. Инородцы либо примут образ жизни более цивилизованных народов, либо вымрут. Это естественный отбор, Государь. Как утверждает господин Дарвин: выживает всегда сильнейший.

— Однако же вы всегда ратуете за помощь голодающим в случае недородов крестьянам, — скривился царь. — Их тоже сложно назвать сильнейшими.

— В обыденной жизни, ваше императорское величество, крестьяне все-таки сословие производящее блага. Туземцы к таковым не относятся. Без сборов с них собираемых мы легко обойдемся, а их исчезновение никто в мире вовсе не заметит. Но…

— Но? Оно все-таки присутствует, это ваше «но»⁈

— Истинно так, ваше императорское величество. Но это все-таки люди. Чада господни, какую бы религию они не исповедовали. И мы не вправе вот так, походя, решать судьбу