Книга Отцы наши - Ребекка Уэйт

шкафа, пока наконец не нашел конверт, который искал.

Он принес его в кухню, вынул верхнюю фотографию и передал ее со слегка застенчивым видом Томми, стоявшему у плиты.

На фотографии была Катрина рядом с их домом (с домом Дагдейлов, заметил Малькольм), к ней прижались с обеих сторон Томми и Никки. Никки около трех или четырех, а Томми еще младенец. Очевидно, было тепло, и мальчики были в свитерах, но без курток. У них были серьезные лица, какие иногда бывают у маленьких детей. Никки хмурился в камеру, а Томми смотрел на маму. Его маленькая ручка тянулась к волосам Катрины. Катрина смеялась, пытаясь поймать его за руку в тот момент, когда был сделан снимок.

— Она была очень симпатичной, правда? — сказал Томми, и Малькольм почувствовал застарелую боль в сердце.

— А фотографии отца у тебя есть?

С некоторой неохотой Малькольм вытащил второй снимок — выцветшую фотографию Катрины и Джона, сидящих рядом на пляже. Улыбки на их лицах были слегка натянутыми, так что они, вероятно, долго позировали. Сбоку на фотографии была и Хизер, смотревшая в сторону: она никогда не любила фотографироваться. Малькольм предположил, что снимать должен был он, но обстоятельств этого он не помнил.

Томми взял у него снимок и долго смотрел на него, молча и нахмурившись.

Малькольму хотелось знать, что происходит у него в голове, был ли Томми поражен их с отцом сходством, но когда Томми наконец заговорил, он сказал только:

— А он был не такой привлекательный, как мама.

— Мне кажется, он мог быть очаровательным, когда хотел, — ответил Малькольм, удивляясь самому себе: а какого, собственно, рожна он старается защитить брата? Но, наверное, дело было не в этом. Дело, скорее, было в том, что ему надо было объяснить Катрину Томми: как могло так получиться, что она вышла за него замуж. — Он из штанов выпрыгивал, чтобы быть очаровательным. Думаю, ему было важно нравиться людям.

Томми сделал резкое движение и вернул ему фотографии.

— Можно я возьму себе вторую? — спросил он. — Ту, где мы с мамой и Никки.

— Конечно. — Малькольм сделал несколько шагов в сторону. — Дай я принесу новый конверт, чтобы она не помялась. — Он быстро прошел в гостиную, порылся в ящиках стола и извлек чистый конверт. Он был рад, что на некоторое время оказался в одиночестве и что ему есть чем занять руки, которые, как он обнаружил, у него тряслись.

17

Сегодня том яснее видел лицо матери, когда лежал вечером в постели; он не знал, позаимствовал ли он его с фотографии в руке (он опять ее вынул, никак не мог с ней расстаться), или же снимок пробудил его собственную память.

Если бы он мог вернуться.

Было много такого, что он хотел бы изменить. Например, как он обращался с Кэролайн. И все-таки, если бы он мог вернуться и если бы не мог исправить самое главное преступление в своей жизни, он бы выбрал вот это. Мама повернулась бы к нему и попросила помочь со стиркой, а он ответил бы: «Да».

«Но ты был ребенком, — говорил он себе. — Не преувеличивай значения своих поступков».

И все-таки. Он подверг маму гневу отца. Это он вызвал спор между родителями, и это произошло всего за несколько дней до убийств. Возможно, это он причинил настоящий вред. И в любом случае, имела ли та ссора отношение к тому, что случилось потом, или нет, одним из последних поступков Тома по отношению к матери было предательство.

В конце концов он задремал и проснулся глубокой ночью. Он замерз, потому что лежал поверх одеяла. Закоченевший от холода, он с трудом сел на кровати и тут понял, что в его голове крутится один простой вопрос, как будто его задает кто-то другой.

Где был Никки?

Вот снова мама стоит у раковины, а он повторяет: «Нет, нет», — он не будет помогать со стиркой, а потом он пойдет играть с Ангусом. Но где был Никки?

Это была ненатянутая ниточка, которой он всегда пренебрегал, таким ничтожным казался этот вопрос по сравнению с тем, что случилось дальше. Но теперь он потянул за нее. Никки не просили помочь со стиркой. Этот факт никогда не играл большой роли в истории, хотя, конечно, от этого чувство несправедливости в нем только возрастало и укрепляло нежелание помочь. Никки не было дома? Осторожно, как будто вынимая гравий из раны, Том попытался разложить воспоминания по полочкам. Родители были дома, так что никто из них не мог взять Никки с собой. Ангус ждал его на дороге, так что Никки не мог быть с ним.

Это было самое странное.

Том понял, что хочет писать. Он вылез из постели и ощупью побрел по коридору в ванную. Сколько еще Малькольм позволит ему оставаться? — спрашивал он себя. Прошло уже одиннадцать дней. Том был уверен, что дядя не хочет, чтобы он здесь был, как бы Малькольм ни старался это скрыть (не слишком успешно). Никто не хотел, чтобы он здесь был. Он подумал об этом безо всякой жалости к себе.

Когда он закончил и стал мыть руки, он уставился в зеркало над раковиной. Он не чувствовал, что узнает себя, когда глядит на собственное отражение, и засомневался в том, нормально ли это. Но хуже, чем эта диссоциация, были те случаи, когда он видел только лицо отца, смотревшее на него.

Нужно придумать план, решил он. Ему нужна идея, куда дальше двигаться, что он может сделать. Но он устал. Он боялся, что дальше не будет ничего.

В раковине с утра оставались еще следы пены для бритья и черные волоски. Том включил воду, чтобы смыть их. Вода уходила медленно, так что он вынул ситечко, вытер пальцем с края черную слизь и отправил ее в темноту слива. Потом наклонился и всмотрелся в нее. Грязь по краям слива почти сразу же исчезала во тьме, невозможно было сказать, до какой глубины она доходила. На какой-то момент его захватила мысль о пустых трубах, уходящих все дальше и дальше, он представил, что стал таким маленьким, что может в них исчезнуть. Он пустил воду посильнее, чтобы посмотреть, сможет ли сделать так, чтобы вода не успела уйти и поднялась на поверхность. Когда ему это удалось, он был почти разочарован. Сначала далеко внизу появился слабый блеск, это мерцание все усиливалось, поднималось, вздымалось к краям и, наконец, стало чистым и безвредным на поверхности раковины.

Он снова сполоснул руки, и, когда