Книга Мир истории. Начальные века русской истории - Борис Александрович Рыбаков

Надпись 943 года из низовий Дуная (фрагмент).

В русскую летопись включено особое сказание о поездке русской княгини-регентши в Константинополь:

«В лето 6463 [955 год] иде Ольга в Грькы и приде Цесарюграду. И бе тъгда цесарь Костянтин сын Леонов, и приде к нему Ольга. И видев ю добру сущю зело лицьмь и съмысльну, удививъся цесарь разуму ея, беседова с ней, рек ей: „Подобьна еси цесарьствовати в граде сем с нами“».

Сказание составлено не по свежим следам — в некоторых списках цесарь назван Цимисхием (969–976), а он начал царствовать уже после смерти Ольги; в приведенном отрывке другая несообразность — цесарь сватается к русской княгине, тогда как у него жива жена, беседовавшая с Ольгой. Ольга ответила Константину, что она язычница и хочет, чтобы ее крестил он сам:

«Аз погана есмь. Да аще мя хощеши крьстити, то крьсти мя сам. Аще ли [ин], то не крьщюся».

«И крьсти ю цесарь с патриархъм…» «Бе же имя ей наречено в крьщении Олена, якоже и древьняя цесарица, мати Великого Костянтина».

Выбор христианского имени весьма символичен: Ольге дали имя императрицы Елены, принимавшей в IV веке участие в утверждении христианства как государственной религии империи. Цесарь Константин Великий и его мать Елена были за это признаны православной церковью «равноапостольными». Наречение русской княгини при крещении Еленой очень прозрачно намекало на стремление Византии установить с ее помощью христианство на Руси как официальную религию и тем самым поставить молодое, но могучее славянское государство в вассальные отношения к цесарю Византии. Далее сказание разрабатывает понравившуюся автору неправдоподобную, но занятную романтическую тему: Константин Багрянородный будто бы сделал формальное предложение Ольге-Елене: «Хощю тя пояти собе жене».

С легкой руки В. Н. Татищева историки считали Ольгу в момент приезда ее в Царьград пожилой женщиной 68 лет от роду и усматривали несообразность в сватовстве к ней именно в этом.

Произведем примерный расчет, исходя из известных нам данных и обычаев древней Руси. Святослав — единственный ребенок Ольги. В 946 году он символически начинал битву с древлянами, бросая копье, но оно упало у самых ног его коня — «бе бо вельми детеск». В древней Руси мальчика сажали впервые на коня в 3 года (обряд «постригов»); очевидно, княжичу Святославу три года уже исполнилось, но то, что он смог пробросить копье только «сквозе уши коневи», говорит о том, что ему было не более 3–5 лет («вельми детеск»). Следовательно, он родился в 941–943 году.

Замуж в древней Руси выходили обычно в 16–18 лет. Ольга, по этим расчетам, родилась в 923–927 году. В момент бесед с Константином ей должно было быть 28–32 года. Ее правильнее было бы назвать молодой вдовой, а не сильно пожилой княгиней.

Ольга, торжествуя, ответила сватающемуся цесарю: «Како хощещи мя пояти, крьстив мя сам и нарек мя дъщерию?» Крестный отец по церковным порядкам не мог жениться на своей крестнице. Автор сказания изображает дело так, как будто бы Ольга заранее задумала крещение как способ избавления от нежелательного брака с императором. Получив такой коварный ответ, цесарь будто бы воскликнул: «„Переклюкала ми [перехитрила меня] еси, Ольго!“ И дасть ей дары мъногы: злато и сьребро и паволокы и съсуды разноличьныя и отъпусти ю, нарек ю дъщерию собе».

Сам Константин описал встречи с Ольгой в книге «О церемониях» под 957 годом. Здесь говорится о дарах русскому посольству, упомянуто золотое блюдо, на котором было поднесено 500 милиарисиев. Об этом блюде упомянул новгородский купец Добрыня Ядрейкович, побывавший в Константинополе в 1212 году. Он писал, что видел в Софийском соборе «блюдо велико злато, служебное Олгы Русской, когда взяла дань, ходивше ко Царюгороду».

Восточные монеты X века, носившиеся киевлянками как монисто.

Император, описывая церемонию приема Ольги в своем дворце, упомянул два ее визита — 9 сентября и 18 октября. Ольга прибыла со своим священником Григорием. О крещении княгини император не говорит ничего. Трудно допустить, что если бы Ольга действительно была окрещена в Царьграде императором и патриархом, то Константин, перечисливший состав посольства, размер уплат, приемы, беседы и обеды, не намекнул бы в своем тексте на это важное событие.

Вероятнее всего, что Ольга прибыла в Византию уже христианкой (недаром при ней был священник, вероятно — духовник), а красочный рассказ о крещении ее императором — такая же поэтическая фантазия русского автора, как и сватовство женатого Константина. Предметом долгих и, очевидно, не вполне удовлетворивших стороны переговоров было нечто иное, не связанное ни с крещением, ни с браком. Из слов Добрыни Ядрейковича явствует, что Ольга взяла у греков «дань», но это скорее всего просто богатые дары.

Летописное сказание раскрывает больше:

«Си же Ольга приде Кыеву и, якоже рехом, приела к ней цесарь Грьчьскый, глаголя, яко „Мъного дарих тя. Ты бо глаголаше къ мъне, яко, аще възвращюся в Русь — мъногы дары присълю ти: челядь и воск и скору и вой в помощь“. Отъвещавъши же Ольга, рече к сълом [послам]: „Аще ты, рьци такоже постоиши у мене в Почайне, якоже аз в Суду, то тогда ти дам“».

Выясняются две важные подробности: во-первых, русское посольство слишком долго держали в цареградской гавани («Суд»), а во-вторых, Ольга обещала за что-то дать «дары многи». Кончилось дело тем, что Ольга сама получила какую-то «дань»; даров и воев из Киева не прислала и очень злопамятно пообещала Константину, что если бы ему довелось приехать в Киев, то он натерпелся бы у нее в киевской гавани Почайне.

Главным предметом обсуждения был, очевидно, пункт о военной помощи Византии со стороны