Книга Мир истории. Начальные века русской истории - Борис Александрович Рыбаков

соседними погостами, а все погосты в целом представляли собой первичную форму живой связи столицы с отдаленными окраинами: гонцы из Киева могли получать в каждом погосте свежих коней, чтобы быстро доехать до следующего погоста; иные вести могли передаваться от погоста к погосту самими их жителями, лучше гонцов знающими дороги и местные топи и гати.

В наших средневековых источниках понятие «погост» вплетено в такой комплекс: погост, села, смерды. Смерды — это не все крестьянское население (которое именовалось «людьми»), а определенная часть его, близко связанная с княжеским доменом, подчиненная непосредственно князю, в какой-то мере защищаемая князем (смерда нельзя мучить «без княжья слова») и обязанная нести определенные повинности в пользу князя. Смерды платили дань. Наиболее почетной обязанностью смердов была военная служба в княжеской коннице, ставившая смердов на одну ступень выше обыкновенных крестьян-общинников.

Смерды пахали землю, проживали в селах, а приписаны были к погостам.

«…а кто смерд — а тот потягнеть в свой погост» (грамота 1270 года).

Современное нам слово «село» имеет расширительное значение сельского поселения вообще и близко к понятию деревни. В древней Руси обычная деревня называлась древним индоевропейским словом «весь», а слово «село» было обозначением владельческого поселка, домениального княжеского или боярского селения. Смерды жили в «селах», а не в «весях»:

«…А смерд деля помолвих, иже по селам живут…» (Вопрошание Кирика. XII век).

Летописные сведения о реформах княгини Ольги в 947 году ценны тем, что дают нам начальную точку отсчета исторической жизни такого комплекса, как «погост — село — смерды».

Система эксплуатации «людей», крестьян-вервников в их весях, состояла из следующих элементов: дань, взимаемая во время полюдья, и ряд повинностей («повоз», изготовление ладей и парусов, постройка становищ) в виде отработочной ренты. Дань взималась, по всей вероятности, местной племенной знатью, делившейся (поневоле) с киевским князем.

Кроме того, с середины X века нам становятся известными некоторые разделы княжеского домениального хозяйства. За пределами «большого полюдья», на севере Руси, домениальное княжеское хозяйство утверждалось в виде системы погостов, окружение селами с проживавшими в них данниками князя — смердами.

Время княгини Ольги, очевидно, действительно было временем усложнения феодальных отношений, временем ряда запомнившихся реформ, укреплявших и юридически оформлявших обширный, чересполосный княжеский домен от окрестностей Киева до впадающей в Балтийское море Луги и до связывающей Балтику с Волгой Меты.

Переломный характер эпохи Игоря и Ольги, середина X века, ощущается и в отношении к христианству. Официальное принятие христианства как государственной религии произошло позже, в 988 году, первое знакомство с христианством и эпизодическое крещение отдельных русских людей началось значительно раньше, в 860-е годы, но в середине X века мы уже ощущаем утверждение христианства в государственной системе. Сравним два договора с греками: при заключении договора 911 года русские послы клянутся только языческим Перуном (послы-варяги тоже клянутся чужим для них русским Перуном), а договор 944 года скрепляется уже двоякой клятвой как Перуну, так и христианскому богу.

«Мы же, елико нас крестилися есмы, кляхомъся цьркъвию святаго Илие в съборьней цьркъви и предълежащьмь честьнымь крьстъмъ…»

Церковь святого Ильи (сближаемого с Перуном-громовержцем) находилась в торговой части Киева на Подоле «над Ручаем, коньць Пасынъче Беседы». Важно отметить, что церковь названа соборной, то есть главной, что предполагает наличие и других христианских храмов. Кроме крещеных русских, упомянуты крещеные хазары и варяги.

Христианство представляло в то время значительную политическую и культурную силу в Европе и на Ближнем Востоке. Принадлежность к христианской религии облегчала торговые связи с Византией, приобщала к письменности и обширной литературе. К этому времени ряд славянских стран уже принял христианство.

Для наших земель наибольшее значение имела христианизация Болгарии (864?) и изобретение славянской письменности Кириллом и Мефодием (середина IX века). К середине X века в Болгарии создалась уже значительная церковная литература, что облегчало проникновение христианства на Русь. Вполне возможно, что одним из связующих звеньев между Болгарией и Киевской Русью был «остров русов», земля «дунайцев», нередко находившаяся в политической зависимости от Болгарского царства. Древнейшая русская кириллическая надпись 943 года обнаружена именно там. Второй точкой соприкосновения древних русов с болгарскими культурными центрами был сгусток «русских» пристаней на болгарском побережье Черного моря между Констанцией и Варной.

Князь Игорь был язычником: он и клятву давал не в Ильинской церкви, а «приде на хълм, къде стояше Перун и покладоша оружие свое и щиты и злато»; и похоронен он был Ольгой по языческому обряду под огромным курганом. Но среди его боярства, его послов к императорам Византии была уже какая-то часть христиан, «крещеной руси».

Вдова Игоря, княгиня Ольга, регентша малолетнего Святослава, впоследствии приняла христианство и, возможно, предполагала сделать его государственной религией, но здесь сразу резко обозначилось противоречие, порожденное византийской церковно-политической концепцией: цесарь империи был в глазах православных греков наместником бога и главой как государства, так и церкви.

Из этого делался очень выгодный для Византии вывод: любой народ, принявший христианство из рук греков, становился вассалом греческого императора, политически зависимым народом или государством.

Киевская Русь, спокойно смотревшая на христианские верования, предпочитала равноправные взаимоотношения с Византией, которые бы определялись взаимной выгодой, равновесием сил и не налагали на Русь никаких дополнительных обязательств, связанных с неубедительной для нее божественностью императора.

Объявленное Ольгой в 955 году желание креститься в христианскую веру следует расценивать не как эпизод ее личной жизни, а как политический поединок монархов, возглавлявших две крупнейшие державы того времени, поединок, в котором каждая сторона стремилась обусловить свою позицию в предстоящей ситуации. Мы не знаем предмета спора, не знаем пределов пожеланий сторон, так как переговоры были тайными и в известные нам источники просочились только намеки и недомолвки. Хотя следует сказать, что автором одного из источников был непосредственный участник этих тайных бесед — сам цесарь Константин Багрянородный, тот самый, который оставил нам подробное описание русского полюдья. Император, как видим, умел хранить тайны.