Книга Комендантский год - Александр Тамоников

Начиналось утро, едва пропели петухи, воздух сотрясали пулемётные очереди, вспыхнул сруб бывшего сельсовета, подожжённой из огнемета. Солдаты кинулись во дворы, ногами выбивали двери. Над деревней завис тоскливый вой, затрещали автоматы, каратели врывались в дома, выбрасывали полуодетых людей, их жилище поливали бензином из канистр, поджигали, лаяли собаки, мычали коровы. Крестьяне не сопротивлялись, все кто мог держать оружие давно ушли в лес, остались больные, женщины, дети, старики. Периодически, то здесь то там, вспыхивали дома, пламя вздымалось в светлеющий воздух, каратели выбрасывали на улицу дряхлых стариков. Вокруг гогочущего фельдфебеля с визгом носилась девчонка в ночной рубашке, он держал её за косичку, восторженно кричали сослуживцы, оказавшиеся рядом.

- Эй, хватит баловаться, - недовольно прикрикнул рябой комвзвода и пристрелил девчонку из пистолета. - Мы не можем здесь всё утро возиться, пора заканчивать.

Детский труп остался в траве, к нему кинулась убитая горем, растрепанная мать, упала на колени, тот же рябой мерзавец выстрелил ей в затылок, она повалилась на собственное дитя. Деревня пылала, в разных её концах разражались выстрелы. Едва одетых жителей, которых не убили сразу каратели, загнали в кучу, они жались друг другу, голосили бабы, плакали дети. К ним подошёл боец с ранцевым огнемётом, добродушно улыбнулся и спросил:

- Что товарищи, ещё не достигли сияющих вершин коммунизма? Ну тогда вперёд в светлый путь!

Огненный шквал окатил кучку людей, пламя сжирало одежду, трещали волосы, несколько человек ещё не подожжённые бросились врассыпную, каратели открыли по ним огонь: люди падали как подкошенные, никто не видел как из окна горящей избы вывалился мальчуган лет двенадцати, у него была обожжена рука, выгорела часть волос, корчился, глухо выл. В доме рухнула перегородка сноп пламени вырвался из окна, едким дымом заволокло заднюю сторону избы. Мальчик полз по грядкам, кашлял в дыму, давился слезами.

Несколько минут назад каратели прикончили его бабушку, а сам он прятался под кроватью. Они разлили бензин, бросили спичку и ушли. Мальчонка задыхался, полз к сараям, на деревенской улице творилась вакханалия: гремели выстрелы. Пацан шмыгнул за сарай, перекатился через плетень, дебри бурьяна спускались к местной речушки, никто не видел как он перебежал обмелевшее русло и скрылся в зарослях кустарника. Деревня Погорелое прекратила существование, теперь достойно оправдывала свое название. Пламя доедало деревянные избы. Каратели кашляли в дыму, рассаживались по машинам и мотоциклам, настроение у людей было приподнятое: ещё одним рассадником большевизма на территории округа стало меньше.

Через полтора часа Митька Волков, у которого отец погиб на фронте летом сорок первого, а мать без всякой причины застрелил полицай, выбежал к базе Задорожного. Рухнул без сил прямо у поста, пречистый партизан, взвалил пацана на закорки, отнес командиру. Митька пришёл в себя и стал реветь благим матом. Прибежала Софья Ковтун с медицинской сумкой, начала врачевать пузырящиеся волдыри. Малец размазывал слёзы здоровой рукой и рассказывал, что случилось в Погорелом.

Группа из двадцати человек выступила через четверть часа. Партизаны шли налегке, несли на себе лишь оружие и боеприпасы. Они быстро прошагали по тропам, начинёнными ловушками и покинули Черемичный бор. Рота Евтухова навела порядок в Погорелом и разделилось: два взвода отправились на Юг в село Марьино, где гарнизонам стоял батальон их соратников, а треть под командованием лейтенанта Холмогорова навестил хутор Отрадный, жильцы которого тоже не особо чествовали новую власть. Люди заметили карателей, которые не утруждали себя скрытным передвижением и ушли в лес. Солдат встретили лишь пустые строения, это не сильно опечалило их. Постройки они сжигали из того же места, но предварительно забрали всех кур и свернули им шеи. Та же участь постигла и петуха, который героически бросался на чужаков, орал дурным голосом. В лес эти герои не пошли, не больно то им хотелось ноги ломать. В паре сотен метров протекала звонкая река, на краю кручи росли пышные сосны, с крутого склона спускались тропки, река в том месте отступала, под обрывом находился песчаный пляж.

Холмогоров распорядился сделать остановку и час отдыхать.

- Резвись братва!

Каратели с радостью бросились смывать с себя усталость и груз утренних забот. Машины и мотоцикл не оставили у сосен, сами спустились к воде, стащили себе одежду. Вода в реке была тёплой, купание доставляло этим нелюдям немалое удовольствие. Мужчины плескались, ныряли, баловались как дети, с хохотом топили друг друга. Те, которые накупались - выбирались на берег, закуривали, нежились на песке, подставляли солнышку бледные телеса.

Партизаны подобрались к ним скрытно, праведная ярость бурлила в головах.

- Спокойно братцы, не высовываться, раньше времени себя не выдавать, - пробормотал Задорожный.

Охранение, выставленное Холмогоровым они сняли без усилий: вояки утратили бдительность, возмущались, что их не меняют, тоже хотели в речку. Окровавленные тела с перерезанными глотками остались в лопухах. У машин курили ещё трое. Лейтенант Холмогоров в расстегнутым кителе сидел на переднем пассажирском месте, пускал дым колечками и разглядывал карту местности. Он услышал за спиной подозрительные хрипы, повернул голову, но даже вскрикнуть не успел: горло его сдавили жилистая плеть, подбородок чуть не оторвался от шеи, Холмогоров хрипел, дикий ужас теснился в голове, убийца подался вперёд и не отпуская шею а начал бить ножом под ребра, выплёскивалась кровь, третий удар оказался смертельным.

Адская вечность накрыла бывшего старшего лейтенанта Красной армии, который летом сорок первого приревновал невесту к своему сослуживцу, застрелил обоих и бежал в лес, спасаясь от военной прокуратуры. Именно этим утром немцы переправились через Буг и вторглись на территории Белорусской ССР. Молодой старлей, считавший свою жизнь единственной и неповторимой сдался им со всеми потрохами.

Партизаны подкрались к обрыву, по тропе, навстречу им, застёгивая гимнастёрки, поднимались трое карателей, только один из них успел сбросить с плеча автомат, кинжальным огнем их швырнуло в низ, тела покатились по склону на пляж. Там воцарилась паника, негодяи, которые только что не сжились на солнце хватали автоматы и тут же падали набитые пулями, повалился на колени голый по пояс боец с мучнистым от страха лицом, вскинул руки, это не помогло, пуля пробила его череп и он покатился поленом к воде. Двое купальщиков поплыли яростно загребая к противоположному берега, идея была не очень продуманной. Про опыт Василия Ивановича Чапаева помнили все: одного из них пули достали сразу, он закачался на поверхности, вода под телом ненадолго стала красной, второй нырнул, решив часть пути плыть под водой, пули в массовом количестве пронзали воду, пловец не вынырнул, в этом не было ничего удивительного - обычная физика для десятого класса.

На пляже в живописных позах валялись полуголые тела, около десятка, трое уплывали по течению, уже не получали удовольствия от купания. Остальные столпились по колено в воде, их было человек пятнадцать одни в исподнем, другие вообще голышом, физиономии этих типов тряслись от страха, они пытались спрятаться друг за друга. Партизаны стояли цепью на обрыве, угрюмо смотрели на кучку жалких людишек.