Книга Падение Константинополя. Гибель Византийской империи под натиском османов - Стивен Рансимен

Сражение у частокола перешло в рукопашный бой. Около часа янычары не могли сдвинуться с места. Христианам уже начало казаться, что их натиск немного слабеет. Но сама судьба была против них. В углу Влахернской стены, перед самым местом ее соединения с двойной Феодосиевой стеной, находился полускрытый башней небольшой проход для вылазок под названием Керкопорта. Его заперли еще много лет тому назад, но старики помнили о нем. Перед самой осадой его отперли вновь, чтобы осуществлять вылазки во вражеский фланг. Во время сражения Боккиарди со своими людьми успешно использовал проходом против войск Караджа-паши. Но теперь кто-то, возвращаясь после вылазки, забыл запереть калитку за собой. Несколько турок заметили вход, бросились в него, попали во двор и побежали по лестнице, ведущей на стену. Христиане, которые находились у входа, заметили происходящее и кинулись назад, чтобы вновь овладеть проходом и не дать туркам последовать за их первыми товарищами. В суматохе около пятидесяти турок остались в стенах, где их могли бы окружить и уничтожить, если бы в этот самый момент не случилось худшее несчастье.

Перед самым рассветом снаряд из кулеврины с небольшого расстояния попал в Джустиниани и пробил ему нагрудную пластину. Обильно кровоточа и явно испытывая сильную боль, он умолял своих солдат унести его с поля боя. Один из них пошел к императору, сражавшемуся неподалеку, и попросил у него ключ от небольших ворот, которые вели за внутреннюю стену. Константин бросился к Джустиниани и просил его не оставлять свой пост. Но выдержка покинула итальянца, и он непременно хотел бежать. Ворота открыли, и телохранители внесли его в город и доставили в гавань, где посадили на генуэзский корабль. Солдаты Джустиниани заметили, что его нет. Возможно, некоторые подумали, что он отступил, чтобы защищать внутреннюю стену, но большинство решило, что битва проиграна. Кто-то в ужасе закричал, что турки перелезли через стену. Прежде чем ворота успели закрыть, генуэзцы стремглав ринулись в проход. Император и его греки остались на поле боя одни.

Султан с той стороны рва заметил панику в их рядах. Вскричав: «Город наш!», он приказал янычарам снова наступать и подозвал роту во главе с солдатом богатырского роста по имени Хасан. Хасан прорубил себе дорогу через разрушенный частокол и, вероятно, получил бы обещанную награду. За ним последовало около тридцати янычар. Греки дали им отпор. Хасан пал на колени под ударом камня и погиб, с ним погибло и семнадцать его товарищей. Но остальные удержались на частоколе, и еще множество янычар толпой подбежали к ним. Греки упорно сопротивлялись, но под напором превосходящего числа противника были оттеснены к внутренней стене. Перед нею пролегал еще один ров, в отдельных местах углубленный, так как из него брали землю для укрепления частокола. Немало греков попали в эти ямы и не могли выкарабкаться из них, а позади возвышалась внутренняя стена. Турки, теперь уже взобравшись на частокол, открыли по ним стрельбу и перебили всех. Вскоре орда янычар добралась до внутренней стены и беспрепятственно взобралась на нее. Кто-то поднял взгляд и увидел, как над башней у Керкопорты развевается турецкий флаг. Раздался крик: «Город взят!»

Пока император уговаривал Джустиниани, ему доложили, что турки вошли в Керкопорту. Он сразу же помчался туда, но было слишком поздно. Стоявшие там генуэзцы поддались панике. В сумятице невозможно было закрыть ворота. Турки хлынули в них, а у Боккиарди было слишком мало людей, чтобы отбросить их назад. Константин развернул коня и ринулся обратно, в долину Ликоса, к проломленному частоколу. С ним были тот смелый испанец, который заявлял, что состоит с ним в родстве, дон Франсиско из Толедо, родич Феофил Палеолог и верный товарищ по оружию Иоанн Далмата. Вместе они попытались вновь сплотить греков на борьбу, но напрасно, слишком многих убили. Они спешились и несколько минут вчетвером удерживали подступы к воротам, через которые унесли Джустиниани. Но оборона была уже сломлена. В воротах сгрудились солдаты-христиане, пытаясь спастись, а на них все больше наседали янычары. Феофил крикнул, что лучше смерть, чем жизнь, и исчез в нахлынувших ордах. Константин тоже понял, что империя погибла, и не желал ее пережить. Он сорвал с себя знаки императорского достоинства и вместе с доном Франсиско и Иоанном Далматой, так и не оставившими его, последовал за Феофилом. Больше его не видели[77].

Крик о гибели города эхом пронесся по улицам. На Золотом Роге и его берегах христиане и турки увидели, как взлетели турецкие флаги над высокими башнями Влахерн, где лишь несколько мгновений назад развевался императорский орел и лев святого Марка. Тут и там еще некоторое время продолжались бои. На стенах возле Керкопорты не сдавались братья Боккиарди со своими людьми, но вскоре и они поняли, что уже ничего нельзя сделать. Поэтому они пробились сквозь неприятельские ряды к Золотому Рогу. Паоло схватили и убили, но Антонио и Троило добрались до генуэзского корабля, который незаметно для турок доставил их на другую сторону под защиту Перы. С фланга, во Влахернском дворце, Минотто со своими венецианцами оказался окружен. Многие погибли, а сам байло вместе с главными нотаблями квартала попал в плен[78].

Сигналы о том, что турки ворвались за стены, пронеслись по всей турецкой армии. Их корабли в Золотом Роге поспешили высадить матросов на береговую полосу и атаковать стены гавани. Они почти не встретили сопротивления, разве что у Орейских ворот возле современного Айвансарая. Там в трех башнях забаррикадировались экипажи двух критских кораблей и отказывались сдаться. В остальных местах греки разбежались по домам в надежде защитить семьи, а венецианцы погрузились на свои корабли. Вскоре уже экипаж турок пробил себе путь к Платейским воротам в нижней части долины, над которой все еще возвышался великий акведук Валента. Другой экипаж прошел через Орейские ворота. Везде, где входили, они посылали за стены отряды, чтобы раскрыть ворота для товарищей, ожидавших снаружи. Рядом, видя, что все кончено, местные моряки сами открыли ворота квартала Петрион, когда им гарантировали пощаду.