Книга Навстречу дикой природе - Джон Кракауэр

По мере того, как его поступки становились все более иррациональными и бредовыми, его покидали последние друзья. Необъятное терпение моей матери истощилось, и она уехала. Отец пересек грань безумия, и едва не свел счеты с жизнью на моих глазах.

После попытки самоубийства он был помещен в психиатрическую больницу около Портленда. Когда я навещал его там, его руки и ноги были привязаны к кровати. Он бессвязно разглагольствовал и гадил под себя. Глаза были безумными. В них вспыхивал то вызов, то неизъяснимый страх, зрачки закатывались вверх, не оставляя сомнений в состоянии его измученного разума. Когда сиделки пытались сменить его простыни, он колотил по своим оковам и проклинал их, проклинал меня, проклинал судьбу. В том, что беспроигрышный жизненный план отца в итоге привел его в этот кошмар, была своеобразная ирония, не доставившая мне ни малейшего удовольствия и ускользнувшая от его понимания.

Он не мог оценить и другой шутки судьбы: его борьба за перековку меня по своему образу и подобию увенчалась успехом. Старый чудак и вправду сумел наполнить меня большими амбициями, они лишь нашли выражение в неожиданной форме. Он так никогда и не понял, что Палец Дьявола был, в сущности, тем же медицинским факультетом, только иного рода.

Думаю, именно унаследованное честолюбие не дало мне признать поражение на Ледяном куполе Стикина после провала первой попытки восхождения и поджога палатки. Через три дня я вновь вышел на северную стену. На этот раз я поднялся лишь на 120 футов над бергшрундом, прежде чем нехватка самообладания и снежные шквалы не заставили меня повернуть вниз.

Однако вместо того, чтобы вернуться к базовому лагерю, я решил переночевать на крутом склоне горы, прямо под достигнутой высшей точкой. Это оказалось ошибкой. Ближе к вечеру шквалы разрослись в еще одну бурю. Каждый час насыпало по дюйму снега. Я скорчился в бивуачном мешке под бергшрундом, со стены падали лавины и перекатывались через меня, как прибой, медленно погребая мое убежище.

За двадцать минут они полностью затопили мой мешок – тонкий нейлоновый чехол в форме сумки Бэггис для сэндвичей, только больше – так, что для дыхания оставалась лишь щелка. Четыре раза это случалось, и четыре раза я откапывал себя. После пятого погребения я решил, что с меня хватит, бросил снаряжение в рюкзак и начал прорываться в лагерь.

Спуск был кошмарным. Из-за облаков, поземки и слабого затухающего света, я не мог отличить склона от неба. Я боялся, и вполне обоснованно, что могу слепо ступить в пустоту с вершины серака, и, пролетев полмили, закончить свой путь на дне Ведьминого Котла. Когда я, наконец, добрался до ледяного купола, то обнаружил, что мои следы уже давно занесло. Я не знал, как отыскать палатку среди однообразного плато. Надеясь, что мне повезет случайно наткнуться на нее, я целый час наматывал круги на лыжах, пока моя нога не соскользнула в небольшую трещину, и я не сообразил, что действую как идиот, и мне нужно затаиться прямо там, где я стою, чтобы переждать шторм.

Я вырыл неглубокую пещеру, завернулся в бивуачный мешок и уселся на свой рюкзак посреди клубящейся метели. Вокруг меня громоздились наносы. Ноги онемели. Влажный холодок полз по груди от основания шеи, где поземка пробралась под мою парку и намочила рубашку. Если бы только найти сигарету, думал я, единственную сигарету, я бы смог собрать волю в кулак и достойно встретить сраную ситуацию, всю эту сраную поездку. Я туже закутался в мешок. Ветер хлестал по спине. Забыв про стыд, я спрятал голову в руках и погрузился в оргию жалости к себе.

Я знал, что люди иногда погибают в горах. Но в двадцати три года собственная смертность не укладывалась в мою картину мира. Когда я отправился из Болдера на Аляску с головой, набитой картинами славы и искупления на Пальце Дьявола, мне и в голову не приходило, что на меня распространяются те же причинно-следственные связи, которые управляют поведением остальных. Поскольку меня так сильно тянуло в горы, поскольку я так долго и часто думал о Пальце, казалось просто невероятным, что какая-то мелочь вроде погоды, трещин или заиндевевшей скалы может воспротивиться моей воле.

На закате ветер стих, и тучи поднялись на 150 футов над ледником, позволив отыскать базовый лагерь. Я добрался до палатки невредимым, но было невозможно отворачиваться от того факта, что Палец спутал все мои планы. Я осознал, что одна лишь воля, даже самая сильная, не может вознести меня на северную стену. И вообще ничто не может.

Однако экспедицию еще можно было спасти. Неделей раньше я объехал юго-восточную сторону горы, чтобы осмотреть маршрут, по которому собирался спуститься с пика после подъема на северную стену – путь, по которому Фред Беки, легендарный альпинист, впервые взошел на Палец. Во время рекогносцировки я заметил непройденный участок к северу от него – ледяные наросты, хаотично нагромождающиеся через юго-восточную стену, которые показались мне относительно легким способом достичь вершины. В то время я счел их недостойными внимания. Теперь, после отказа от злополучной схватки с северным лицом, я был готов умерить свои аппетиты.

15 мая, когда метель окончательно стихла, я вернулся на юго-восточную стену и взобрался на вершину тонкого гребня, примыкающего к верхнему пику, подобно контрфорсу собора. Я решил переночевать там, на узкой площадке в тысяче шестистах футах под вершиной. Вечернее небо было холодным и безоблачным. Я видел все пространство до границы прибоя и далее. На закате я с замиранием сердца разглядел огоньки Петербурга, мерцающие к западу. Самый близкий контакт с человеком со времени визита самолета, эти дальние огни пробудили волну чувств, заставшую меня врасплох. Я представлял, как люди смотрят по телевизору бейсбол, едят в залитых светом кухнях жареную курицу, пьют пиво, занимаются любовью. Когда я лег спать, меня переполняло мучительное одиночество. Никогда в жизни я не ощущал его столь сильно.

Той ночью меня мучили кошмары о полицейской облаве, вампирах и бандитских расправах. Я услышал, как кто-то шепнул: “Думаю, он здесь…”, сел и открыл глаза. Солнце вот-вот должно было взойти. Все небо было окрашено багрянцем. Оно еще было чистым, но тонкая пена перистых облаков разлилась в вышине, и темная дождевая завеса виднелась над горизонтом на юго-западе. Я натянул ботинки и быстро пристегнул кошки. С момента пробуждения не прошло и пяти минут, как я уже покинул лагерь.

Я не взял ни веревки, ни палатки или бивуачного мешка, ни какого-либо снаряжения за исключением ледорубов. Я планировал быстро двигаться налегке, чтобы достичь вершины и вернуться до того, как погода изменится. Торопясь и постоянно сбивая дыхание, я почти бежал вверх и влево, через маленькие снежные поля, связанные забитыми льдом расщелинами и короткими промежутками скал. Восхождение выглядело почти забавой – скалы были удобны для лазания, а лед, хоть и тонкий, никогда не становился круче семидесяти градусов, – но я опасался грозового фронта, надвигавшегося от океана.

Я не взял часов, но, по ощущениям, очень быстро оказался на последнем ледовом поле. Тучи уже запятнали все небо. Казалось, что легче двигаться с левой стороны, но быстрее – прямо к вершине. Не желая быть застигнутым бурей на высоте и без укрытия, я выбрал короткий путь. Лед становился круче и тоньше. Я размахнулся, и мой левый ледоруб чиркнул по скале. Я нацелился на другую точку, и вновь он звякнул о диорит. И вновь, и вновь… Это выглядело повтором моей первой попытки с севера. Взглянув под ноги, я увидел ледник более чем в двух тысячах футов внизу. В желудке екнуло.